Когда хоббиты вернулись, они обнаружили, что у них дома царит Новый Порядок. Пока в мире царил бардак, "воинствующие серости" захватили власть в Шире — понастроили уродливых бараков, изуродовали природу и поставили надо всеми Генералиссимуса. Очень напоминает черты современной глобализации! Удастся ли и нам, как хоббитам, отстоять наши "картошки"?
Именно невинный человек убивает, сжигает и становится разрушителем мира. И именно дети носятся сломя голову, все ломают и пинают друг друга — и таковых есть царство небесное.
Честертон
Честертон прав: лишь дети способны бороться, не зная меры в борьбе, и именно они наделены способностью творить лучшие королевства. Они скромно прячутся, как хоббиты… И хотя бы по этой одной причине нужно читать и перечитывать "Властелина Колец".
В этой книге множество недочетов, но самый больший из них, тот, что приведет в ярость цензоров со всего мира, которые так "заботятся" о нашей свободе, — ведь это неполиткорректная книга. Много раз было написано о расистских убеждениях Толкиена — он наслаждается описанием высокорослых героев с серыми глазами и золотыми волосами, описывая же отрицательных героев, он всегда наделяет их смуглой или темной кожей и раскосыми глазами! А еще мы должны согласиться с экономистом фон Хайеком, что такие драматические предубеждения пришли, в основном, из мифов, саг и волшебных сказок. У меня, конечно, не достанет сил очернять в этом вопросе великого автора. Для того найдется достаточно "добрых" людей…
Читайте также: Феминистки ополчились на детские сказки
Я предпочту прямо обратиться к моим любимым главам этой книги — это "Очистка Шира" (в русском переводе Муравьева и Кистяковского глава называется "Оскверненная Хоббитания") в "Возвращении Государя". В этой довольно продолжительной главе рассказывается о почти партизанской войне, в которой наши дорогие хоббиты противостоят "темнолицым и косоглазым" завоевателям.
Тут Толкиен берется непосредственно за одно из бедствий нашего современного мира: никто нигде не может больше чувствовать себя как дома, а новый мировой порядок устанавливает свои законы где угодно и когда угодно. Мы больше не можем, подобно Арагорну, сказать "наш народ". В своем шедевре Толкиен уже обращался к теме жадности, к тайнам и загадкам, чудищам и всевидящему оку, символизирующему Новый Мировой Порядок, а затем ему еще нужно было описать последнюю битву, битву настолько рискованную, что Питер Джексон не отважился на ее постановку в своем фильме.
Продюсеры отпирались — у них, мол, не было времени на съемку этого эпизода (это в девятичасовом-то фильме?!). Но у меня сложилось ощущение, что у них просто не было желания заниматься такой сценой — что легко можно понять при производстве нейтрального продукта, чьи продюсеры готовились продать его по всему миру, и при перевесе политкорректности, распространившейся по всему миру вместе со свободной торговлей. Ведь нужно уважать любого потребителя? Итак, не говорите, не пишите, не снимайте ничего сомнительного; забудьте прошлое, забудьте настоящее, иначе это приведет к скандалу в громадном шопинг-центре, который подменил собою планету Земля. Продавайте всякий хлам, так спокойнее!
Подведем итоги: хоббиты возвращаются домой, одержав великую победу, уничтожив Саурона и его недремлющее око. Но мы знаем, что в мире Толкиена зло всегда существует, даже под видом возможности. Во время затянувшегося путешествия хоббитов Шир, или Хоббитания, был оккупирован, разграблен и разворован бандой головорезов, которые работали на невидимого тирана по имени Шарки. Этот парадокс приводит Пиппина в расстроенные чувства:
— Ничего себе! — сказал Пин. — Это надо же, в страшном сне не приснится — драться у нас в Хоббитании с бандитской сволочью и со всякими там оркскими ублюдками, а зачем? — чтобы вызволять Лотто Чирея!
Итак, хоббиты должны драться с "бандитской сволочью и со всякими оркскими ублюдками" (в английском тексте — half-orcs and ruffians), и они нисколько не сомневаются. Но что больше нас интересует в этом случае, так это не тип неприятеля-проходимца, а его миссия. А миссия их сводится к захвату, воровству и уничтожению, к стройке, арестам и предписаниям. В этом описании мы найдем общие и худшие собирательные черты капитализма и коммунизма — с реквизицией и директивами включительно. Первым признаком, конечно, тут выступает уродование пейзажа, напрямую связанное с недвижимостью (кстати, слово, которое на английском означает "ипотека" — mortgage, на французский переводится как "моровая язва"!), спекуляцией и манией строительства. Не это ли главнейшая черта сегодняшней всемирной глобализации?
Читайте также: Еврокомиссия и уничтожение Европы
— Фродо и Сэм застыли в горестном изумлении. Оба они были здешние, и хотя навидались всякого, зрелище поругания родного края оказалось горше всего на свете. Памятныелюбимые дома как смело; кое-где чернели пожарища. Старинные уютные хоббитские жилища на северном берегу, верно, остались без хозяев, и садики, спускавшиеся к самому озеру, густо заросли сорняками. Между Озерным побережьем и Норгордской дорогой громоздились уродливые новостройки.
Далее рассказывается о вырубке деревьев, черном дыме и смоге (на память приходит сравнение с толкиеновским драконом Смаугом), мусоре загрязнении:
— А дальше, на пути к Торбе, торчала громадная кирпичная труба, изрыгавшая клубы черного дыма.
Хоббиты ставят на ноги родной Шир и с большим трудом отвоевывают свободу, стараясь понять, как, почему и кем так ужасно все управлялось:
— Ведь новые порядки поперек горла всем, кроме двух, ну, трех негодяев да двух десятков олухов, которые не прочь поважничать и знать не желают, чем дело пахнет.
Все это очень походит на промышленную революцию, на эпоху сталинизма или создания Евросоюза: как против собственного желания уничтожить свой уклад, культуру, цивилизацию? Стоит лишь соединить жадность с гордостью, с ленью — со всеми смертными грехами, обличаемыми в нашей традиции… Фермер Коттон (или Кроттон в вышеуказанном переводе) рассказывает Фродо всю подоплеку: парень по имени Прыщ, или Чирей всего-то и хотел, что разбогатеть! Приведу тут полостью текст, объясняющий мои мысли:
— Начал все это паскудство Чирей — такое уж у него прозвище. Чирей вроде как в уме повредился: ему, видно, хотелось прибрать все на свете к рукам и стать самым-самым главным. Глядь — а он уже нахапал выше головы и подряд скупает мельницы, пивоварни, трактиры, фермы и плантации трубочного зелья.
Конечно, начал он не на пустом месте: Тут зима подошла, то да се, а мы знай себе ушами хлопаем: куда все подевалось? Потом народ малость осерчал, только ему-то хоть бы что: понаехали здоровущие повозки, а в них — Громадины, все больше бандитские рожи. Едут и едут. Мы проморгаться не успели, смотрим — ан они уж везде, по всей Хоббитании рубят деревья, копают ямины, строят дома не то сараи; где хотят, там и строят.
Скорость, с которой приходят "усовершенствования", больше всего занимает Толкиена. Такой разрушительный прогресс ("творческая деструкция", выражаясь словами печально известного экономиста Шумпетера) означает для нас лишение привычных свобод и упрочнение власти авторитарного государства. Трусость и безразличие среди большинства являются достаточным фактором для окончательного торжества всех замыслов новых лидеров. Толкиен делает намек на Шерифа из Ноттингема:
— Кой-какой шумок все же случился. Голова наш, старина Вил, пошел в Торбу заявить протест, да не добрался он до Торбы. Охранцы перехватили его по дороге и доставили в землеройские Исправноры — верно, и сейчас он там сидит. Так что вскорости после Нового года головы у нас не стало, и Чирей велел называть себя Генеральным Ширрифом… Но уж когда явился Шаркич — тут хоть ложись и помирай. Никто его в глаза не видел, знаем только, что живет он в Торбе-на-Круче и что он теперь главнее Генералиссимуса. Охранцы у него под рукой ходят, а он им: круши, жги, ломай! Теперь и убивать тоже велит. Вот уж, как говорится, хоть бы дурного толку — нет, и того незаметно, все без толку. Рубят деревья, чтоб срубить, жгут дома, абы сжечь, — и ничего, ну совсем ничего не строят.
Мы тут привели самые характерные, классические черты: расцвет жадного капитализма, жажда власти, превращающаяся в жажду командовать и верховодить (как говорил Андре Мальро); а затем — подъем волны полицейского насилия, самой по себе становящейся причиной беспорядков; после приходит безликая диктатура посредственных личностей, подобных нашим зловещим еврокомиссарам… Нет ничего нового под солнцем. И то, за что сражаются хоббиты, а некоторые из них даже гибнут — это расцвет их Хоббитании, свобода и… золотоволосые детские головки!
Читайте также: Скучный Апокалипсис в Нью-Йорке
Надеюсь, мои читатели согласятся, что эта глава стоит целого фильма, а не только нашего комментария. Пусть Толкиен сам скажет заключительное слово… Ведь нашему автору хватает чувства юмора для того, чтобы раскритиковать описываемые им искания приключений, однако при этом заступиться за более специфические и личные мотивы. Говорит отец добряка Сэма:
— Вы там разгуливали в чужих краях, загоняли на горы каких-то черномазых — если, конечно, верить Сэму, хотя, зачем вы их туда загоняли, я у него не допытался. А тут пока чего — набежали какие-то сукины дети, срыли нашу Исторбинку, и картошки мои пошли псу под хвост!
Не трожь мои картошки! Вот что послужило бы неплохим заключением к трилогии моих статей и оружием для самообороны при наступлении Нового Мирового Порядка!
Читайте самое интересное в рубрике "Общество"