Автору 500 песен самого разного жанра — от радиохитов до гимнов заводов — явно есть что вспомнить. О худсоветах, премии ФСБ, оплачиваемой работе и конфликте с Леонидом Дербеневым "Правде.Ру" рассказывает поэт, автор песен Симон Осиашвили.
Читайте начало интервью:
Симон Осиашвили: "Литература научила держать удар"
Сергей Каргашин: В советское время вы же застали худсоветы. Они мешали или, наоборот, стимулировали писать лучше?
— Про них можно много рассказывать плохого и в плане идеологии, и в плане шкурных интересов, потому что там тоже сидели авторы песен, и другие хорошие песни им были не нужны. Пирог-то один на всех.
При этом они делали то, чего сейчас не хватает, — следили за грамотностью. Ведь что сегодня поется — может, это у меня уже старческое брюзжание, но я не могу порой слышать нынешние песенные тексты. В русской песне слова очень важны, они несут духовный посыл. А сейчас?
В истории нашей страны есть песни, которые живут десятилетия и будут жить дальше, а большинство выпускаемых сегодня переживут лишь то время, что их крутят по радио, 2-3 месяца. Через десятки лет их никто не вспомнит. Я горжусь тем, что в моём творческом багаже есть несколько песен, которым уже много лет и они по-прежнему живут.
Интернет — великое изобретение, но он открыл шлюзы, откуда полилась такая грязь… В том числе и в виде этого сочинительства, и это слушают маленькие дети.
— А некоторых таких исполнителей даже берут на работу. Моргенштерн теперь директор по работе с молодежью в "Альфа-Банке". На хорошей зарплате.
— Мне жалко русский язык, мне жалко людей, которые живут в нашей стране, если они на этом растут… Это прискорбно.
— У вас много совершенно разных песен. И особый раздел на сайте — это гимны. ГАИ, ракетных войск, различных заводов, городов…
— Да, для Архангельска, Геленджика, Ханты-Мансийска. Это заказная работа, но хорошо, когда она есть. Вся итальянская живопись, музыка написаны на заказ — королей, герцогов. Иначе не расписывал бы Микеланджело Сикстинскую капеллу, Рафаэль не ваял бы Давида, не было бы итальянских опер.
Художнику очень важно, чтобы его работа была нужна и в итоге оплачена. Когда я получил свой первый диплом за "Старое зеркало" с Тухмановым, я был весь такой вдохновленный! А Давид Федорович сказал: "Молодой человек, поживёте с мое и поймете, что самым лучшим источником вдохновения является хороший контракт". Тогда меня покоробили эти слова, а потом я понял, что в принципе он прав.
— Сейчас вы работаете в качестве члена жюри в передаче "Ну-ка, все вместе" — что можете про нее сказать?
— Да, там очень хорошие ребята участвуют. Я там стараюсь отстаивать русскоязычные песни, потому что большинство песен звучит не на русском. На нем труднее петь, чем на английском, это, наверное, с фонетикой связано. Если артист хорошо поет по-английски — он не всегда хорошо это сделает на русском. Но передача хорошая, там интрига и все честно.
— Вы с Александром Шагановым проводите поэтические баттлы…
— Да, возникла такая идея. Мы там соперники, но соперничество это дружеское. Чтоб зрителям было интересно, я написал сценарий. Действо на два с половиной часа.
— Есть у вас очень интересная награда в числе прочих — премия ФСБ…
— Это интересная история, да. Я давно дружу с Пограничной службой и ее культурным ведомством. И однажды мне звонит его начальник: "Мне принесли песню про границу. Очень мне нравится музыка, но слова там — какая-то ерунда полная. Может, напишешь слова?". Я согласился, мне не привыкать, я часто пишу на готовую музыку.
Далеко от Москвы есть такие места,
Где кончается то, что зовется Отчизна.
Для кого-то граница — всего лишь черта,
А для нас эта чёрточка — линия жизни.
Песня звучала на концертах у пограничников, в Кремле была несколько раз. Попала на титры в фильм "На рубеже". И тут в конце года мне звонят и говорят: "Ваша песня выдвинута на соискание премии ФСБ. Ваши данные нужны, анкета, все". На самой премии я узнал, что изначально на нее выдвинули фильм, но фильм не наградили, а песня понравилась.
— Как вы выстраивали отношения с соавторами?
— В свое время от меня отказался замечательный композитор Марк Минков, а потом сам позвонил и предложил поработать вместе. Я ему припоминать не стал, поближе познакомились, написали несколько песен. А со Славой Добрыниным познакомились на радио "Юность".
Там как-то прокрутили мою песню "Дни летят" и сказали: "Прозвучала песня Владимира Мигули, стихи Анатолия Поперечного". Как же так? Ведь Мигуля им сказал, что я автор. А просто тогда у него с Поперечным только вышла "Трава у дома", и автоматом его записали в авторы песни "Дни летят". Так я с этим радио познакомился, с редакторами, а потом с Добрыниным.
Я ему одно время звонил, и он со мной очень холодно общался. А потом выяснилось, что он спит до трех часов, и я его будил своими звонками. С первой нашей песней "Ах, друзья, мои друзья" дебютировал как исполнитель он, так что считает меня крестным отцом своим.
И вот написали мы песню "Не сыпь мне соль на рану". Я показал эти стихи Леониду Дербеневу, а он человек ревнивый, думал, зачем Добрынину новые соавторы… И говорит: "Не сыпь мне соль на рану и не говори навзрыд". Навзрыд нельзя говорить, навзрыд можно только плакать, рыдать".
А я вспомнил Пастернака стихи: "Февраль. Достать чернил и плакать! Писать о феврале навзрыд". Я говорю: "Писать можно навзрыд, а говорить нельзя навзрыд?". Авторитет Пастернака, значит, победил авторитет Дербенева, и песня состоялась. И потом эта песня стала как только не переделываться — но для автора это радость.
Очень хорошее время было, когда я писал песни для Глызина, он ушел из "Веселых ребят", и ему нужен был репертуар. И я решил поправить имидж этого артиста — в "Ребятах" он немного так дурачка валял, а у него и голос прекрасный, и внешность ведь. И вот были для него написаны песни: тот же "Зимний сад", "Ты не ангел", "Волей-неволей", "Пепел любви". В общем, песни, которые попали в его имидж, и к нему пришел успех.
А когда я писал "Мамины глаза" для Тамары Гвердцители — я сразу понял, что петь это должна она. Позвонил, просто напел ей по телефону, и она всхлипывать прямо стала: "Я так хочу спеть эту песню". А я никого другого и не мыслил, и потому песня получилась.
А песня "Ты мой бог" — я писал для Понаровской… Она прочитала и говорит: "Слушай, Симон, ты же вроде бы нормальный мужчина. Откуда ты знаешь, что чувствует влюбленная женщина?". Я говорю: "Ира, я действительно нормальный мужчина. Я не знаю, что чувствует влюбленная женщина, но я когда писал, вспоминал, какими глазами ты смотрела на Сосо, и вот мне пришла в голову эта строчка "Ты мой бог". Ты на него, как на бога, смотрела".