Ашот Аракелович — один из старейших членов нашей Академии наук. Однако это не мешает ему принимать активное участие в решении актуальных проблем энергетики. Поистине — "с возрастом ученый становится мудрее", как не раз подчеркивал великий Эйнштейн. Недавно академик Саркисов завершил работу над своими "Воспоминаниями". Он разослал их своим друзьям, коллегам и некоторым писателям. Среди последних оказался и я. К счастью. Так как воспоминания Саркисова открывают множество малоизвестных страниц истории нашей Родины, к которым он был причастен. Я условно разделил воспоминания на две части. Первая посвящена некоторым эпизодам жизни самого Ашота Аракеловича, а вторая — его встречам с великими учеными и государственными деятелями нашей страны.
Итак, часть первая…
Наш герой признается:
"Я могу сказать, что судьба подарила мне целых четыре жизни, потому что в 1989 году после 48 лет службы в рядах Военно-морского флота я не удалился на покой, а вступил в новый активный этап теперь уже гражданской жизни, атмосфера, традиции и нормы которой оказались совершенно непохожими на привычные для меня условия военной службы и потребовали внутреннего преодоления, чтобы адаптироваться к ним.
Но я мог бы и по-другому подойти к вопросу о числе прожитых мною жизней. В июле 1952 г. в Подмосковье в результате прямого удара молнии я в течение 10-15 минут находился в состоянии клинической смерти… При таком подходе к хронологии получается, что я прожил две жизни.
Иногда коллеги удивляются, что в мои почтенные годы я сохраняю приличное здоровье и продолжаю достаточно активно трудиться. На это я обычно в шутку отвечаю, что не успев состариться в каждой из предыдущих жизней, я переходил в следующую, где все начиналось сызнова. И сейчас в очередной, новой для меня жизни я переживаю лишь этап взросления, так что старость у меня еще впереди…"
Эти выводы Ашота Аракеловича я полностью разделяю! Более того, пару лет назад я записал для своих студентов серию телеуроков, которые назвал "Четыре жизни Владимира Губарева". Они выставлены на "Правде.ру". Это рассказы о журналистике, о писательстве, о драматургии, о политике. Тогда интуитивно понимал, что подчас очень интересно и даже очень нужно в творчестве "все начинать с начала". Мне приятно, что теперь я получил подтверждение этому выводу от академика Саркисова.
О нем, в отличие от Московского, было известно заранее. Дипломатические представители, эвакуированные из столицы, были предупреждены о том, что он состоится. И сделано это было специально, чтобы в Берлине узнали о нем. И там, действительно, "узнали" — ведь диппредставительства работали и на фашистов: нашей разведке это было хорошо известно.
7 ноября 1941 года состоялось два парада. Один — в Москве, второй — в Куйбышеве.
Во втором принимал участие курсант 85-й морской стрелковой бригады Ашот Саркисов. Он вспоминает:
"В некотором смысле парад в Куйбышеве по своему статусу должен считаться главным военным парадом страны в ноябрьские дни 1941 г., потому что на этом параде присутствовало почти в полном составе Правительство страны во главе со "всесоюзным" старостой М. И. Калининым, а также расположившейся слева от трибуны весь дипломатический корпус. Принимал парад Маршал Советского Союза Климент Ефремович Ворошилов, а командовал парадом генерал М. А. Пуркаев…
На парад мы вышли в полном боевом снаряжении, в морской форме, с большими вещмешками за спиной. Накануне выпал большой снег, который не успели убрать даже с парадной площади, погода стояла на редкость для такого времени года морозная. Понятно, что это был не столько военный парад, со свойственной ему торжественностью и строевым порядком, сколько прохождение плохо организованных групп военнослужащих, в которых можно было лишь угадывать отдельные подразделения: взводы, роты и батальоны. Более четкий строевой порядок соблюдался при прохождении военной техники.
Я шел правофланговым…"
Ашот видел всех членов Правительства. Он отметил, что Калинин "был, пожалуй, единственным из стоящих на трибуне, с добрым улыбающимся лицом. Остальные члены правительства стояли с довольно мрачными физиономиями".
Ученый вспоминает:
"Меня назначили командиром взвода 1-й минометной роты 26-го стрелкового полка.
Дивизия, входившая в состав 31-го стрелкового корпуса, занимала позиции в межозерном дефиле (озера Нижнее и Верхнее Черное). Войскам корпуса противостояли части дивизии СС "Норд", опиравшиеся на сильноукрепленную трехэшелонную оборону глубиной около 12 км…
Наш 26-й полк получил задачу в облегченной боевой выкладке скрытно совершить марш-бросок по непроходимым местам через топкие болота и заросшие лесом скалистые гряды.
1-й батальон, в составе которого была наша минометная рота, шел головным.
Понятие "облегченная вкладка" означало, что все необходимое для боя солдаты несли на себе, сведя до минимума запас продовольствия. Так, минометная рота имела только один взвод 82-мм минометов, а два других (в том числе и мой) были загружены запасом мин.
За ночь с большим трудом одолели 10-12 километров. Не все выдерживали заданный темп, и наша колонна растянулась километра на полтора.
Наше появление в глубине обороны противника было для него полной неожиданностью. В панике фашисты отступили…
У немецкого переднего края наша небольшая группа (около 30 человек) вышла к укрепленной высотке. Единственным офицером в группе на тот момент оказался я. Взяв на себя командование, решил атаковать огневые позиции врага с тыла, используя фактор внезапности. Огнем из автоматов и гранатами выбили небольшой гарнизон из укреплений. Заскочив в оставленную немцами землянку, я обнаружил висящий на стене офицерский френч, а на столе — бритву и помазок со свежей мыльной пеной. Видимо, обитатель землянки был застигнут врасплох и недобритым рванул вслед за своими солдатами. В кармане френча оказались личные документы, которые я забрал с собой. Мои ребята собрали трофеи, включая сумку с продуктами, и вся наша группа, благополучно преодолев нейтралку, через полчаса вышла в расположение полка…"
Будущий академик воевал в Заполярье до конца 1944 года, а в апреле 1945 года он был откомандирован в Ленинград для продолжения учебы в Училище имени Ф. Э. Дзержинского.
Ашот Аракелович признается:
"Если бы меня спросили, какое главное впечатление я вынес из четырехлетнего пребывания на фронте, я бы ответил без каких-либо колебаний: "Это, прежде всего, тяжелый труд". При этом боевые эпизоды, связанные с риском для самой жизни, уходят как бы на второй план.
Выпавшие на нашу долю физические испытания совершенно невозможно было выдержать при обычных обстоятельствах. Повседневные трудности войны для нас усугублялись еще и суровыми условиями Севера. Только исключительная мобилизация духовных и физических сил, которая возможна лишь в стрессовых условиях войны, и, конечно, молодость, помогали преодолевать поистине нечеловеческие испытания".
" Значительная часть моей военно-морской службы связана с Севастопольским высшим военно-морским инженерныи училищем. Здесь я прошел все ступени вузовской военной карьеры, последовательно занимая должности преподавателя, старшего преподавателя, начальника кафедры, заместителя начальника училища по научной и учебной работе и затем в течении 12 лет возглавлял это учебное заведение…"
Севастополь должен был готовить военных моряков для подводных лодок. Ни учебников, ни даже любых других открытых материалов о реакторах не было. Они появились лишь после 1954 года. Причем первую в мире АЭС пустили мы, а курс "Основы теории ядерных реакторов" — настольной книги наших преподавателей — написали американцы.
Ситуация начала меняться после спуска на воду первой атомной подводной лодки у нас в 1958 году.
"Не могу обойти одно курьезное обстоятельство тех лет, связанное с режимом секретности, — вспоминает А. А. Саркисов. — В проектных документах и исследовательских отчетах, относящихся к ядерной энергетической установке атомных подводных лодок, даже при наличии грифа "совершенно секретно", нейтрон назывался "нулевой точкой", ядерный реактор — "кристаллизатором", а уран маскировался под названием "свинец". Так запутывали супостата.
По прошествии 1,5-2 лет и мы были допущены к материалам по ядерным установкам и атомным подводным лодкам в полном объеме. Дальнейшее совершенствование нашей практической подготовки было связано со стажировками в учебном центре ВМФ в г. Обнинске, непосредственно на атомных подводных лодках, а также с участием в государственных комиссиях по приемке новых подводных атомоходов."
Постепенно в Севастополе появились уникальные установки и стенды, которые помогали курсантам лучше "осваивать атом". А коренной перелом наступил, когда в училище появились исследовательский реактор ИР-100 и энергетическая установка "Борт-70".
Из воспоминаний академика Саркисова:
"Выступая в конце 70-х годов на всеармейском совещании руководителей высших военных учебных заведений, я, в частности, сказал: "У нас в стране далеко не каждая республика имеет исследовательские реакторы. Ими, кроме Российской Федерации, обладают Украина и Узбекистан. А вот в одном высшем военном учебном заведении, а именно в Севастопольском высшем военно-морском инженерном училище, уже в течение ряда лет в интересах учебного процесса и науки успешно эксплуатируется исследовательский реактор ИР100 — единственный подобный прецендент не только среди военных учебных заведений, но и среди гражданских вузов энергетического профиля". Помню, какое сильное впечатление эти слова оказали на присутствующих в зале офицеров, адмиралов и генералов".
В своем выступлении руководитель училища не сказал, что именно у него не только родилась идея создать принципиально новый учебный ядерный комплекс с действующим реактором, но и осуществить ее.
Он с гордостью вспоминает: "Можно без преувеличения сказать, что создание лабораторного комплекса с реактором ИР-100 в высшем военном учебном заведении явилось уникальным и по-своему историческим событием, аналогов которому нет ни в нашей стране, ни за рубежом".
Саркисов признается:
"У меня никогда даже в помыслах не возникало желание попытаться выставить свою кандидатуру на выборы в Академию наук. Причина этого мне особенно понятна теперь, с опытом моего более чем четвертьвекового пребывания в рядах этой почтенной организации. И кроется эта причина в особенностях провинциального менталитета. Для тех ученых, которые работают далеко от Москвы, Ленинграда или других крупных научных центров, Академия наук представляется чем-то преувеличенно возвышенным и недоступным. Издалека Академия наук ассоциируется с именами наиболее выдающихся и широко известных ее членов. В наше время это были академики П. Л. Капица, Л. Д. Ландау, Н. Н. Семенов, Н. Г. Басов, А. П. Александров, Л. А. Арцимович, М. А. Прохоров, И. В. Курчатов, Я. Б. Зельдович и другие знаковые фигуры.
Совсем по-другому видится Академия наук, например, для ученых столичных академических институтов или, скажем, Московского государственного университета, в которых число академиков и член-корреспондентов исчисляется десятками и с которыми эти ученые повседневно обращаются и работают. При этом с близкой дистанции им хорошо видится достаточно пестрый и неровный состав Академии. Для этих ученых члены Академии в общей массе уже не представляются небожителями, а перспектива самим попытаться быть избранными не кажется безнадежной затеей….
Не без внутреннего сопротивления и сомнений в отношении обоснованности и перспективности такого предложения я все же написал требуемую справку и с ближайшей оказией отправил ее в Москву…"
В 1979 году А. А. Саркисов не был избран — не хватило всего нескольких голосов, хотя во второй тур голосования он все-таки прошел.
Член-корреспондентом Академии наук СССР он стал через два года. По специальности "атомная энергетика".
А в конце 1989 года А. А. Саркисов покинул ряды Вооруженных сил, прослужив в армии 48 лет.
Теперь его судьба была связана с новым институтом, который создавался в Академии наук.
В начале апреля 1988 года позвонил академик Легасов и сказал, что он хотел бы встретиться. Саркисов подъехал к нему в МГУ, где Легасов заведовал кафедрой радиохимии и химических производств.
Ашот Аракелович вспоминает:
"В.А. Легасов рассказал мне о том, что в соответствии с уже принятым решением начата подготовка к созданию нового института, кратко изложил свое понимание его основных задач и роли. По его мнению, создаваемый институт должен был заниматься не только гражданскими потенциально опасными объектами, но также и объектами оборонного значения. В этой связи он и предложил мне занять должность заместителя директора создаваемого в рамках Академии наук СССР нового института… Во время этой встречи с В. А. Легасовым я обратил внимание на его озабоченность чем-то и явно подавленное состояние. Это, впрочем, не мешало ему вести разговор в очень четком и конструктивном русле. Через несколько дней после этой моей первой и, к сожалению, оказавшейся последней встречи с В. А. Легасовым пришло печальное сообщение о его самоубийстве. Не вдаваясь в обсуждение причин и поводов, которые привели к этому трагическому финалу, я могу лишь выразить свое глубокое сожаление, что преждевременно оборвалась жизнь очень яркого, талантливого и перспективного ученого…
Институт существует более 20 лет… Я считаю большой удачей для себя, что с самого начала академического этапа работы связал свою судьбу с этим институтом. В составе относительно небольшого сплоченного коллектива трудится немало ярких талантливых ученых. Общая творческая обастановка невольно стимулирует и мою активную работу, которая из года в год становится все более интенсивной. Окруженный молодыми способными коллегами, я начисто забыл о своем почтенном пенсионном возрасте и тружусь практически наравне со всеми, что вызывает нередко критические замечания со стороны некоторых друзей-академиков, предпочитающих более щадящий режим работы".
На Общем собрании РАН, которое было посвящено 75-летию атомной отрасли России (оно состоялась 8-9 декабря 2020 года), академик А. А. Саркисов, член-корреспондент РАН Ю. Г. Драгунов и профессор В. В. Петрунин представили доклад по морской атомной энергетике. В нем прозвучало несколько оригинальных идей, которые, без сомнения, будут реализованы уже в ближайшие годы.
(Окончание следует)