Каспий мелел. Измерения ученых показывали, что уровень воды уменьшается на несколько сантиметров в год, берега моря потихоньку "оголяются". Если так будет продолжаться, то через несколько десятков лет море превратится в болото. Или начнет высыхать. Так же, как и Аральское...
Читайте начало: Секретный проект: "И потекут реки вспять…"
Горит в камине огонь, потрескивают поленья, а потому беседа идет неторопливо, подчас перескакивая с одной темы на другую. Но я не пытаюсь как-то "исправлять" ее, боясь упустить главное.
Мы находимся на "21-й площадке", на берегу озера, в 15-ти километрах от Снежинска. Именно отсюда, "из глуши", как говорят старожилы, и начинался Уральский атомный центр.
— Вы говорите — "глухомань, глухомань" — но что-то не верится!? Два часа на машине от Екатеринбурга и здесь…
Е. Аврорин: Сорок лет назад — до Свердловска шесть часов на автобусе. По старой Демидовской дороге — с ухабами и булыжниками…
Б. Литвинов: В двадцатых годах этими местами интересовались геологи. Надо было разобраться с Вишневой горой, ясно, что здесь могли быть разные приятные сюрпризы в виде месторождений. И геологи начали сюда добираться. Не из Екатеринбурга, а из Каслей. Казалось бы, совсем рядом, а дорога тогда занимала четыре недели! В мае начинали экспедицию и лишь в июне добирались до места, проходя всего лишь двадцать верст…
— А как вы доехали?
Б.Л. Мне было просто. Здесь уже был "Объект". Самолетом до Свердловска, а там меня уже встретила машина — все-таки Главный конструктор "Объекта" приехал!… Кстати, та Демидовская дорога сохранилась. Еще сейчас по ней можно проехать, но только летом. Ну а я приехал сюда в 61-м году, здесь была вполне цивилизованная обстановка.
— Вы сказали — "Объект"? Какое впечатление он произвел на вас?
Е.А. Все начиналось на "21-й площадке". Сюда приехала очень небольшая группа. Часть людей на "Объект" взяли из Лаборатории "Б", правда, это была совсем небольшая группа. Приехали математики и физики-теоретики и немножко физиков-экспериментаторов. Вначале работали в одном здании — я так называю "Первый корпус". Сейчас его сломали и убрали. А жили во втором корпусе и в коттеджах, что находились вокруг. Однако "Объект" был не только здесь, но и в "Приволжской конторе", то есть Арзамасе-16. Там была выделена группа конструкторов и газодинамиков, они работали пока там.
Б.Л. Работали там, но отрабатывали "изделия" по программе института. Здесь считали, а там реализовывали уральские разработки.
Е.А. Были, конечно, сложности. Ведь приходилось при подготовке опыта ездить в "Приволжскую контору" и там работать с конструкторами. Кстати, там было и производство…
— А зачем создавать второй институт? Мало было одного?
Е.А. Я специально этим интересовался. Спрашивал и у Забабахина, и у Харитона, которые стояли у истоков, мол, зачем? Они говорили, что было несколько причин.
Забабахин говорил, что Щёлкин тогда уже предвидел и положительные и отрицательные стороны. Он считал, что будет и соперничество и, грубо говоря, "подсиживание".
— Произошло это?
— Конечно.
— Примеры, пожалуйста!
— Они есть, к сожалению…
Б.Л. Их нельзя приводить, потому что нас тут же обвинят в необъективности.
Е.А. Мы считаем, что их было больше со стороны Арзамаса, а они, естественно, от нас… Мне кажется, что больше было все-таки нормального соперничества, соревнования. Но случаи необъективности были. Может быть, и мы грешили, не знаю…
Б.Л. Сложная история была с созданием блоков для морских ракет. Задача была явно наша — мы работали с Макеевым. Заряды для ударных подводных лодок… Появилось сообщение, что американцы сделали блок весом 96 килограммов с энерговыделением под 70 килотонн. И мы занялись этой проблемой. Почему именно нам поручили? Дело в том, что мы здорово продвинулись в создании малогабаритных "изделий". Шли нормально. Первое испытание у нас было на 22 килотонны, потом больше. Причем мы все время оставались в одном весе. Конкретно говорить не буду, так как это пока не подлежит разглашению…
И вдруг узнаем, что в Арзамасе-15 прорыв. Прорыв мощный, такой, что мы сильно призадумались… Аналогичные идеи были и у нас, но силенок их реализовать не было. А они попробовали, и у них получилось лучше. Приезжает к Макееву делегация из Арзамаса-16, почти вся "верхушка". И я поехал с ними. Арзамасцы хвалиться начали, говорят, мол, Литвинову надо отзывать свое "изделие" с полигона — не нужно испытаний, ничего не получится…
Разговор закончился, начали выходить из кабинета, но Макеев просит меня задержаться. "Не переживай, — говорит он, — на тебе лица нет… Я не люблю, когда бахвалятся. Работайте…"
Вернулся я в институт, думаем, и предлагаем идею арзамасцев использовать в своем "изделии", как бы добавить ее к нашим разработкам. Идут переговоры, совещания… Ну а потом испытания нашего "изделия". Результаты почти равные с нашими конкурентами. В общем, в конце концов "забрали" мы идею у арзамасцев и сделали для Макеева ядерный блок. Он до сих пор на вооружении… Что это? Можно по-разному называть происшедшее, но я как Главный конструктор считаю это нормальной работой… Дело-то у нас общее.
Е.А. Если говорить о наших взаимоотношениях с Арзамасом, то они, конечно, уникальные. Каждая работа проверялась или там или здесь. Экспертиза была обязательной. И это ни разу не нарушалось. Экспертиза была пристрастной, жесткой, но польза от этого была колоссальной. И не только для конкретной работы — постоянно шел взаимный обмен, друг друга мы "питали" идеями.
Какой может быть способ обмена? Отчеты? Но там не может быть все описано, не все отражено… Можно присутствовать на испытаниях. Но там не все увидишь… А экспертиза — это великолепный способ обмена информацией. Люди добираются до тонкостей, и все обязаны предоставить все материалы. И это очень полезно.
Б.Л. Забабахин говорил: "Надо доказывать делом!" Великое правило, которому мы следуем…
Уровень Каспия продолжал понижаться…
Всем стало ясно, что заряд надо дорабатывать, а, следовательно, на год отложить главный эксперимент.
Однако руководство министерство категорически требовало провести работу и сроки, установленные правительством, не нарушать.
А, может быть, рискнуть? Все-таки два предыдущих опыта на Семипалатинском полигоне были успешными…
Да, если бы речь шла об оружии, то эксперимент отложили бы обязательно, а тут — "мирный заряд". Значит, риск оправдан!
Альберт Васильева и его коллеги из Уральского ядерного центра вспоминают:
"В то время разрабатывались проекты строительства грандиозных гидротехнических сооружений: новых трасс Панамского канала, Каттарский гидротехнический комплекс в Египте, канал через перешеек Кра в Таиланде, канал, связывающие реки Ориноко и Рио-Негро в Венесуэле, проект по переброске северных рек в Волгу, создание водоемов в засушливых степях Казахстана и другие. Использование мощных ядерных взрывов сулило большую экономическую эффективность".
Создавалось впечатление, что и в этой области СССР опережает США. У нас было проведено на Семипалатинском полигоне два успешных испытания.
Были испытаны и довольно "чистые" заряды, которые были созданы в Уральском центре.
Да, третье испытание было неудачным, но, может быть, это случайность?!
Впрочем, "бомбоделы" (а среди них и Жучихин) хорошо знали, что "случайностей" в их деле не бывает…
Виктор Иванович так описывает это испытание:
"Прогремел оглушительный силы взрыв. Огромный купол грунта поднялся над тем местом, где была скважина. Затем из середины купола вырвался огромных размеров фонтан, который, разворачиваясь веером, начал осыпаться на землю, а из его середины взвился черно-белый газовый столб, образуя на большой высоте огромное облако. В это облако и было произведено несколько ракетных залпов с установок, расположенных недалеко от командного пункта. Головки этих ракет произведут забор газовых проб, затем опустят на парашютах и будут подобраны, а пробу подвергнутся радиохимическому анализу, по результатам которого будет получена информация о работе заряда.
…Осмотр показал, что ожидаемой воронки не получилось. Вокруг эпицентра образовалось сильное поднятие грунта в виде вала высотой 20 м и диаметром 100 м. Внутри вала — провальное отверстие диаметром 20-30 м. Образование напоминало вершину вулкана…
Значит, для эксперимента на трассе канала нужно заряд дорабатывать, и снова испытать на полигоне. Но для этого времени не хватало. На носу новый 1971 год, а до марта месяца эксперимент нужно провести, иначе предстоит ждать еще год".
Уровень Каспия, как сообщили специалисты Института мелиорации и водных проблем, начал понижаться быстрее, чем они рассчитывали…
У каждого ученого можно спросить: "Чем вы гордитесь?", и он ответит сразу же, будто всю жизнь готовился именно к этому вопросу.
Не стали исключением и Литвинов с Аврориным. Они отвечали мне вместе.
— Конечно же, я горжусь тем мирным зарядом, который мы делали вместе с Аврориным. По всем параметрам он выдерживает самые строгие оценки — и по эффективности, и по областям применения, и по экономичности.
Пожалуй, никто в мире не может сказать такого о своем "изделии", и естественно, я этим не могу не гордиться. И есть еще один боевой заряд, в создании которого нам удалось преодолеть невероятные трудности, но такая работа была вознаграждена. Заряд на очень высоком уровне, он просто — хорош! Это как винтовка Мосина — я всегда привожу ее в пример. Идеал для разработчика военной техники — винтовка Мосина. Так вот, как ни странно это звучит, но наш заряд — это "винтовка Мосина" в ядерном вооружении… Чувствуете, как сказал! Все ясно, а никакой тайны не выдал!…
Но я не удержался и напомнил конструктору, что винтовка Мосина слишком долго была на вооружении нашей армии, и в конце концов ей пришлось уступить место автомату Калашникова.
Литвинов среагировал моментально:
— А я разве возражаю?! Я пожму руку и первым поздравлю того, кто сумеет сделать "автомат Калашникова" в нашей области! Но мы "стреляем" одиночными патронами, а не очередями…
Мы еще некоторое время шутили по этому поводу, но от своего сравнения "изделия" с винтовкой Мосина Литвинов так и не отказался. Уж больно оно ему нравилось… Да и Аврорин сразу же пришел на выручку коллеге:
— Борис Васильевич, конечно же, прав, но тем не менее на первое место я поставил бы физические опыты…
— Вы имеете в виду то, чем надо гордиться?
— Конечно. Но хочу подчеркнуть: в нашем деле нельзя говорить "это мое", потому что все работы были общими. А потому я упомяну о тех работах, в которых принимал участие. И первой, повторяю, назову физические опыты — в них огромное поле для изобретательности…
Это использование ядерного взрыва для проведения физических исследований. Энергия взрыва уникальна, так как она позволяет достичь таких условий, которые создать в лаборатории невозможно, это приближение к астрофизическим условиям. Результаты таких опытов уникальны, данные служат очень-очень долго. К примеру, в 57-м году был у нас проведен опыт на Новой Земле. Мы возвращались к нему спустя тридцать лет, спустя сорок лет… В начале 60-х годов мы провели опыт по условиям термоядерного горения. Когда и при каких условиях может осуществиться чистая термоядерная реакция — такова была задача. Очень интересный опыт! Была осуществлена термоядерная реакция на дейтерии с тритием, и в то же время шло горение чистого трития. Кстати, как результат этих физических опытов и появились те мирные и военные "изделия", о которых говорил Борис Васильевич.
Думаю, настало время у помянуть о той "сверхзадаче", которую пытаются вместе со своими коллегами решить академики Снежинска. Речь идет о термоядерной энергетике будущего, которая коренным образом отличатся от "токамаков". Они, как известно, должны работать на тритии, а его совсем недостаточно для получения "энергетического изобилия". И когда физики утверждают, что "они будут использовать воду океанов", то они вольно или невольно вводят общественность в заблуждение: им нужен тритий, который содержится в океанской воде, но использовать его как топливо не так-то просто…
Ученые Снежинска предлагают энергетику на дейтерии и небольшом количестве делящегося вещества как "запала" для начала работы такой станции. Конечно же, наиболее опасен именно этот запал, так как он несет с собой радиацию. Но тут-то и настало время вспомнить о "чистом мирном ядерном заряде", созданном под руководством Аврорина и Литвинова в Снежинске. Для энергетики будущего он становится незаменимым, и эта новая его профессия постепенно затмевает прежнее его использование в промышленных взрывах. Так уж устроена наша психика: мы исследуем прошлое с главное целью: что именно из него можно использовать в будущем?
Разговор об использовании ядерных взрывов в мирных целях, конечно же, мог состояться только с учеными и конструкторами Снежинска — ведь именно здесь в самые жестокие годы "Холодной войны" разрабатывались не только боевые ядерные блоки, но и мирные профессии ядерного взрыва. Академики Литвинов и Аврорин имеют к этим работам самое непосредственное отношение. А потому им слово…
Аврорин: Идея промышленных ядерных взрывов увлекла сразу. Это ведь мощное технологическое средство, а потому появилось много разных проектов. Причем по тем критериям радиационной безопасности, которые были приняты, такие работы вполне приемлемы. Может быть, не все было известно, не в полной мере учитывались отдаленные последствия таких взрывов, однако сама идея, бесспорно, увлекала.
Кстати, и возникла она практически сразу после создания атомной бомбы. По зарядам "на выброс" шла конкуренция между Арзамасом-16 и Челябинском-70. А результате был создан совместный заряд, но он так и не был испытан…
Ну а что касается "глубинных" зарядов, то тут мы вырвались вперед, так как у нас был большой опыт создания миниатюрных боевых зарядов. К примеру, для сейсмического зондирования Земли надо было создать такое "изделие", чтобы его можно было опустить в обычную скважину. Да и оно должно было быть сравнительно дешевым и легким, чтобы к месту работ его можно было доставить на вертолете или аэросанях. Такую задачу мы выполнили. Это были абсолютно безопасные и эффективные работы. Технология у нас довольно хорошо отработана, она надежна.
Однако вопрос о промышленном использовании ядерных взрывов сегодня остается открытым. Я считаю, что в ближайшее время не нужно возвращаться к взрывам на выброс. Наверное, вообще этого не следует делать, хотя они давали бы наибольший экономический эффект. Но дело в том, что в таких случаях полностью избежать радиоактивности нельзя: какая-то ее доля выходит на поверхность. Будем говорить о камуфлетных взрывах.
На первом месте, конечно, сейсмозондирование. В Европейской части России и в Сибири оно проведено. Однако не успели осуществить проект по Южной Сибири, но его нужно делать вместе с китайцами. И такое предложение мы выдвигали…
Второе — это шахты. Горняки говорили нам, что иного способа борьбы с "подземными ударами" нет. Снятие горного давления необходимо, иначе много людей погибает в шахтах. Первые такие работы провели, и они полностью подтвердили теоретические расчеты. Ядерный взрыв встряхивает горные породы, тем самым снимаются напряжения в них, и что наиболее важно — газ, который концентрируется в полостях, выходит. А шахтеры гибнут как раз при неожиданном выходе его… И мы, и горняки убеждены, что пока существует лишь один метод, который может гарантировать безопасность при подземных работах, — это промышленные ядерные взрывы…
Существует множество "экзотических" проектов в этой области. Кстати, об одном из них в нашей среде шли весьма интенсивные разговоры. Это получение алмазов с помощью ядерных взрывов. Этой идеей очень увлекался Евгений Иванович Забабахин. В начале 60-х годов были получены алмазы при проведении обычных взрывов. Но кристаллики были маленькие, так как при таких взрывах давление можно создать лишь на короткое время. Предполагалось, что при ядерном взрыве кристаллы будут значительно крупнее. Некоторые эксперименты были поставлены, но, к сожалению, они так и не были завершены…
Литвинов: Игорь Васильевич Курчатов размышлял о будущем много, он старался предвидеть развитие событий. В том числе он думал о мирном использовании ядерных взрывов. Идею промышленного их использования поддерживал и развивал Евгений Иванович Забабахин, ее сторонником был и наш министр Ефим Павлович Славский. Не буду скрывать, я тоже всячески поддерживал эту программу работ, развивал ее, считал, что мы идем в правильном направлении.
Дело в том, что в свое время и порох был изобретен для убийства, но потом широко использовался для благих целей. У ядерного взрыва есть огромная область и научных применений, а почему промышленность, народное хозяйство должно быть в стороне? Поэтому такая программа начала у нас развиваться с середины 60-х годов. Один из толчков — это переход нефтяной промышленности на большие глубины. И сразу же пошли аварии. Уртабулак и Памук — примеры тому. В первом образовался мощный газовый фонтан, во втором — нефтяной. Укротить их можно было только с помощью ядерных взрывов, другие методы не оправдали себя. Следующие эксперименты прошли в Туркмении. Потом серия взрывов на выработанных месторождениях нефти. Результаты были обнадеживающими, и мы уже начали думать о том, как работать по более широкой программе. Появилось несколько оригинальных идей, и они начали постепенно осуществляться…
А уровень воды на Каспии продолжал снижаться…
Теперь их встречали неприветливо, мягко говоря. А точнее — почти враждебно.
Популярный журнал опубликовал статью о переброски северных рек на юг. В ней говорилось об использовании ядерных взрывов при строительстве. Это не могло не взволновать жителей поселков, что располагались вдоль трассы будущего канала.
Литерный поезд прибыл в Соликамск. Здесь формировалась колонна, в центре которой спецмашины, в которых в особых "комфортабельных" условиях находились ядерные заряды. Понятно, что у них была особая группа охраны. "Изделия" нуждались в подогреве (шел январь 1971 года), а потому колонна останавливалась через каждые два — три часа. Аэродромный обогреватель струей теплого воздуха размораживал кузов автомобиля, внутри которого находились контейнеры с зарядами, и колонна трогалась дальше к очередной остановке.
До экспериментальной площадки надо было пройти 250 километров.
Снег был очень глубоким. Случалось, мощные вездеходы застревали в нем, и специальный тягач вытаскивал их на твердь. Случались и поломки, но в колонне были умельцы, которые справлялись с любыми отказами техники.
Во всех поселках, через которых шла колонна, встречали протестующие жители. Мол, атомщики приехали — будут все здесь взрывать!
В поселке Головное — настоящий бунт. В парикмахерской один из приезжих пошутил: "Не волнуйтесь! Вы же вольнонаемные, а мы будем взрывать только зэков…"
Сказанная глупость моментально разлетелась по округе. Возникла реальная опасность, что на колонну может быть нападение, и тогда полковник КГБ, который сопровождал атомщиков, решил все рассказать людям.
В доме культуры прошла встреча специалистов с населением. На ней были и заключенные. Кстати, среди них оказалось несколько человек, которые неплохо разбирались в физике.
В.И. Жучихин вспоминал:
"Им во всех подробностях рассказано было, как будет проходить работа, что может представлять опасность, и при каких обстоятельствах, какие мероприятия нами разработаны для обеспечения полной безопасности не только для людей, но для самой природы. Мы им пообещали, что будем держать все население в курсе наших дел. Тут же объяснили, что взрыв будет допустим только при направлении ветра — с запада на восток. Поселок Головное находится южнее места взрыва на 25 км, значит, для него никакой опасности вообще не предвидится, так что опасения все напрасны…Зэки попросили, чтобы результаты дозиметрической проверки им показали — они сами хотели бы убедиться, посмотрев своими глазами на показания приборов. Их заверили, что все будет выполнено, как они хотят. Зэки нас заверили, что мы можем работать спокойно, пожелали нам успеха и сказали, что разъяснительную работу среди всего населения Головного они берут на себя и выдерут языки тем, кто будет распространять нелепые слухи. И с этого момента в поселке было полное спокойствие…"
А шутник был выявлен и отправлен в Москву, где был уволен из института, правда, "по собственному желанию".
Новая информация пришла из Астрахани. Местная газета написала, что рыбаки сетуют: резко сократились уловы, так как "рыба уходит из-за мелководья"…
Госкомиссия заседала после ужина. Слушали только доклад синоптика. К сожалению, он вновь был неутешительным — ветер дул с юга.
Так проходил день за днем.
Уже было получено "добро" от министра, все службы готовы к эксперименту, но погода по-прежнему была ясной и морозной.
Участники экспедиции уже начали волноваться: весна наступала быстро, а потому техника могла застрять среди этих болот до следующего года.
Наконец, синоптики сообщили, что 27 марта будут подходящие для взрыва условия — слабая облачность, ветер нужного направления и температура около минус 15 градусов.
И вновь слово В. И. Жучихину:
"Начался отсчет последних минут и секунд. Наконец — последние секунды: 9,8…3, 1,0. Там, где были заложены в скважины три термоядерных заряда, начали медленно подниматься ввысь черные струи огромных размеров, которые затем сомкнулись в широченный черный факел.
В экспериментах на Чагане и площадке №4 полигона наблюдалась одна и та же картина: сначала происходило вспучивание земной поверхности, затем прорыв этого слоя огромных размеров пылегазовым факелом, затем отделение газового облака от поднятого грунта и осаждение грунта на поверхность.
Здесь же традиционного вспучивания не было. Наблюдалась картина струйного выброса грунта. И когда все, что было поднято силой взрыва, улеглось, а облако серого цвета с коричневыми разводами поднялось ввысь, отделившись от черной пыли, мы увидели гладь огромного озера.
Над местом взрыва проглянуло солнце и в его лучах мы увидели самолеты-истребители. Они по нескольку раз пронзали взрывное облако и скрылись за горизонтом…
Итоги работы были обсуждены на последнем заседании Государственной комиссии. Характерно, что дозиметрические обследования в следе радиоактивного облака показали хорошее совпадение с прогнозом. Мощность дозы излучения в следе в первые часы после взрыва не превышала сотни миллирентген в час. Через неделю она уже составляла десятки микрорентген в час, то есть в пределах ПДД".
Так как уровень Каспия продолжал снижаться, работы на канале было решено продолжать…
— Слухи пошли, что вы занимались и поворотом северных рек, и каналы решили копать с помощью ядерных взрывов, и заряд этот разработан теоретиком Аврориным и конструктором Литвиновым?
Литвинов: Тогда Каспийское море мелело с катастрофической скоростью. Сейчас оно катастрофически быстро поднимается. Однако в то время наука не могла (да и сейчас тоже!) прогнозировать поведение Каспия — оказывается это очень "хитрый" водоем…
Но тогда уровень Каспия падал, и существовала реальная опасность, что каскад водохранилищ и гидростанций выйдет из строя. А потому идея о переброске рек была сильной. Кстати, истоки ее уходят в начало века, уже тогда задумывались над таким проектом. Но как прорыть небольшой перешеек между истоками Печоры и Камы? И тогда к нам обратились с предложением сделать это с помощью нескольких взрывов. Там есть участки каменистые, и было ясно, что здесь можно применять ядерные взрывы. Но есть участки очень заболоченные. Если будет взрыв, что произойдет? Это было непонятно. Поэтому и были предусмотрены экспериментальные взрывы на местности.
До самого проекта было еще очень далеко, а нам важно понять и исследовать все последствия работы. После долгих споров выбрали этот заболоченный участок… Была неудача. Хотя уплотнение стен и прошло — они стоят до сих пор, но расчетного канала не получилось. В принципе: можно ли копать каналы с помощью ядерных взрывов? Да, можно. И даже экологически чисто, есть уже методы, как избавляться от радиоактивной грязи. Но встает экономическая целесообразность и подлинная необходимость в таких работах. Однако нам об этом судить трудно.
Аврорин: Сам взрыв на канале был неудачным. Идея о переброске, мягко говоря, спорна. Были весьма серьезные проекты по переброске рек, экологические последствия изучались. Правда, они просматривались в иных условиях, чем сейчас.
В частности, тогда не было радиофобии, и все рассматривалось с точки зрения тех критериев, которые существовали тогда. Сейчас ситуация резко изменилась, а потому подобные проекты несвоевременны. Вернется ли к ним Россия, вернется ли человечество к подобным проектам — я не знаю… Но может случиться и так, что Россия не сможет обеспечить себя продовольствием — все-таки у нас климат не такой, как в Америке, и не исключено, что придется осваивать засушливые теплые области на юге. И тогда переброс воды с Севера вновь станет актуальным.
Скажу одно: технически это сделать можно…Мы ушли далеко вперед, и подобные работы можем проводить намного чище, то есть мы можем гарантировать, что серьезная активность в природную среду не попадет. Существовало всегда "проблема трития". Если от другой активности можно как-то избавиться, с помощью фильтров, например, то с тритием все намного сложнее — водород, как известно, в составе воды… Но сейчас в основном благодаря работам нашего института создан заряд, при использовании которого остаточного трития очень немного. Это термоядерный заряд, у которого мало и осколков деления, и остаточного трития… Этим зарядом я очень горжусь. Конечно, его можно совершенствовать, но и существующий достаточно чистый.
— А как вы поняли, что неудачен эксперимент по каналу?
— У нас были измерения мощности… И мы увидели "свинорой" на поверхности земли.
— Что это такое?
— Неровная выемка. Гидротехники назвали ее "свинороем". Беспорядочный навал на краях, малая глубина выемки. Это внешний эффект. А по своим данным мы сразу же поняли, что мощность была значительно ниже, чем мы рассчитывали.
Литвинов: Это было неожиданно, потому что заряд был испытан, проверен. "Все стояли на ушах", чтобы найти истинную причину ошибки. Вскоре Евгений Николаевич ее нашел…
Аврорин: Я должен был ее найти до взрыва, а не после!
А тут еще Каспий оказал свой необузданный нрав. К великому удивлению специалистов Минводхоза уровень моря и Волги начал стремительно подниматься. Причем настолько быстро, что воду пришлось в аварийном режиме сбрасывать из переполненных водохранилищ, что вызвало затопление подвалов в городах, расположенных по берегам реки. Коллективная жалоба от жителей Волгограда дошла даже до Генерального секретаря.
Впрочем, на судьбе проекта переброски рек с севера на юг это пока никак не сказалось. 26 апреля 1974 года министр Е. П. Славский подписал приказ о проведении повторного эксперимента на трассе будущего канала. Три ядерных взрыва должны состояться в первом квартале 1976 года. Их проведение было поручено той же группе специалистов, которая работала пять лет назад.
Виктору Ивановичу Жучихину предстояло оценить, что изменилось здесь за минувшие годы. Он рассказывал:
"В августе 1975 года состоялась рекогносцировочная поездка. В разгар лета тайга выглядела куда привлекательней, чем весной. Первое, что нам не терпелось увидеть — это результаты нашего первого эксперимента. И нашему взору представилось красивейшее зрелище. В чаше огромных размеров блестела прозрачная вода, из травяных зарослей, буйно растущих по берегу, выпархивали утки, которых здесь оказалось очень много. С восточной стороны озера стояла стеной тайга, отражение в водной глади которой представляло чарующую картину. Островка, который мы видели в первый день после взрыва, не было. Водная гладь простиралась вдоль трассы на глаз километра на полтора, в ширину — метров 400-500. Водоем опоясывал земляной вал, возвышающийся над акваторией на два-три метра, местами на нем кучками группировались молоденькие березки и сосенки. О том, что здесь когда-то бушевал ядерный взрыв, ничто не напоминало. Мирная таежная идиллия".
К рукотворному озеру примыкала большая поляна — площадка для будущего взрыва уже была подготовлена: лес был вырублен.
28 января 1976 года первый литерный поезд пришел в Соликамск со всеми необходимыми материалами и оборудованием.
4 февраля колонна автомобилей начала свой путь на место эксперимента.
16 февраля пришел эшелон со спецзарядами. Они были перегружены в МАЗы, которые сразу же направились по известному маршруту. Уже на следующий день колонна пришла к скважинам.
Начались проверки всех систем. Несколько раз в скважины опускались макеты. Вся аппаратура работала нормально. Государственная комиссия подтвердила полную готовность к испытаниям. Об этом было доложено в Москву.
Как и положено, оттуда ждали "добро" на заключительный этап работ.
"Москва" молчала.
День проходит, другой, третий…
"Добро" не получено…
Наконец, 26 февраля пришел приказ: работы остановить до "особого указания".
Неделя проходит… "Москва" молчит…
Вторая неделя…
Третья…
"Указаний" нет…
20 марта, в субботу, приходит шифрограмма от министра. Славский приказывает: "все работы прекратить, всем экспедициям возвратиться домой".
Через неделю на площадке, подготовленной к взрыву, уже не было ни техники, ни людей.
28 марта 1976 года специальный поезд увел "изделия" только ему известном направлении, а участники экспедиции отправились в Москву пассажирским "Соликамск-Москва".
Этот день принято считать последним в истории строительства Печоро-Колвинского канала.