Поэзия и геология — сестры. Вместе они — романтика.
"Дым костра создает уют,
Искры тлеют и гаснут сами…"
Строки песни возвращают в молодость, в воспоминания о походах, о гитаре, о посиделках на лесных полянах… Романтика!
В своих выступлениях и докладах он всегда старается найти место для стихов. Читает их выразительно, артистично. Чаще обращается к поэтам, но иногда озвучивает и свои строфы. Все-таки — романтика…
Это — президент Академии наук Азербайджана академик Акиф Ага Мехти оглы Ализаде.
"Влек и меня ученых ореол,
Я смолоду их слушал, споры вел,
Сидел у них… Но той же самой дверью
Я выходил, которою вошел".
— Мы виделись в последний раз в Киеве, где проходила встреча президентов Академий наук бывших республик СССР, — напомнил я, — как раз разгорался майдан, но нам не верилось, что события будут развиваться столь трагично.
— Да, помню.
— Казалось, ничто не может разрушить единство науки, не случайно была создана Ассоциация Академий наук и возглавил ее Борис Евгеньевич Патон…
— Великий ученый и прекрасный человек!
— Безусловно… Но и в науке появилась трещина, не так ли?
— Между учеными ее нет! Я в этом убежден… Кстати, хочу отметить одну особенность. Обычно Отчет о работе Академии наук (там было и в советские времена) охватывает один год. Но мы сделали иначе. Я предложил составить отчет за пять лет — с 1913-й по 1918 год — и сделать его на русском языке.
— Простой вопрос: почему?
— Там будут и фундаментальные исследования, проведенные Академией, и прикладные, а также анализ международной обстановки. Этот отчет я пошлю и в РАН, и в другие Академии бывших Союзных Республик. Считаю, что там должны знать, что делается в Азербайджане по науке. Хочу, чтобы "трещины" не существовало. Я считаю, что после распада СССР некоторые республики поспешно, второпях, начали превращать свои Академии в "клубы ученых" или в какие-то непонятные организации. Но потом они спохватились… Рушить всегда легко… А ведь была выстроенная хорошая система, ее надо было просто совершенствовать, но в этом нужна воля руководителя страны, правительства и, конечно же, лидера, который будет стоять во главе научного сообщества, у руля науки. Эта триединая сущность не могла навредить науке.
— Вы нарисовали идеальную картину…
— А иначе что получилось? В Грузии, где я побывал, была прекрасная наука — та же физика или математика… А какие были президенты Академии?! Или мои учителя — геологи!?. Аналогичная ситуация и в Казахстане… Сейчас там и там спохватились, поняли, что без науки нет будущее у страны. Удержались только в Белоруссии — молодцы! Надо отдать должное Александру Лукашенко — он не только поддерживает науку, но и опирается на нее.
— У вас хорошие отношения с Белоруссией?
— Прекрасные! Установились добрые, дружеские отношения с руководителями Академии, сотрудничаем в разных областях. Наука Белоруссии развивается динамично, она поддерживается властью, что очень важно. На Украине также пытаются сохранить Академию, но это в основном заслуга Бориса Евгеньевича Патона. Но после нашей встречи в Киеве четыре года назад я больше там не был. В Риге, в Таллине, к сожалению, академии потеряли свое былое значение, они существует скорее символически… Печально, когда наука зависит от власти. Это противоестественно. Ученые любят свободу, мечтают, ищут неожиданные, нестандартные решения. И если подобное поддерживается властью, если она не мешает ученым, то наука развивается успешно. Гениальный Гейдар Алиев в то время, когда экономика была разрушена и шла гражданская война, сказал: "Чтобы ни происходило в стране, в каком бы тяжелом состоянии не находилась экономика, наука должна развиваться. Национальная Академия наук — это национальное достояние азербайджанского народа!"
— Будучи заместителем председателя Совета министров СССР он курировал науку и поддерживал тесные контакты с Большой Академией. Он хорошо представлял, насколько будущее страны зависит от развития науки.
— Благодаря Гейдару Алиеву мы сохранили нашу Академию, хотя было очень тяжело. Было время, когда академики получали в месяц по 30 долларов. Выживали с помощью родственников в селах. Я был директором института, академиком-секретарем Отделения, — зарплата 30 долларов… А научные сотрудники получали еще меньше… Спас контракт века, то есть "второй нефтяной бум".
— А "первый" когда был?
— Начало ХХ века. Резкий взлет нефтяной экономики. На протяжении десятилетий советской власти именно Баку обеспечивал всю страну топливом. И спасал ее во время войны… Сейчас уже 25 лет, это "второй нефтяной бум"… Нефтяник — почетная профессия. Мы шли в вузы, чтобы стать нефтяниками. За них матери старались выдать своих дочерей.
"Говорят, что существует ад.
В нем смола и пламя, говорят.
Но коль все влюбленные в аду,
Значит, рай, как видно, пустоват".
— А вы как женились?
— Это случилось весьма необычно. Она училась в консерватории. НА бульваре однажды мой двоюродный брат показал на девушку и сказал, что все ребята пытаются за ней ухаживать, но она никого к себе не подпускает. Это было в сентябре. Только в декабре мне удалось уговорить ее сходить со мной в кино. Почти три месяца я непрерывно "преследовал" ее, она не сдавалась. Но потом все же уступила, и стала моей женой.
— Чтобы стать ученым, надо быть упрямым — это аксиома. Упрямство должно проявляться во всем?
— Конечно. Точнее — настойчивость в достижении цели.
— Согласен. Так звучит убедительней.
— Я всегда был верен науке, хотя жизнь поворачивалась разными сторонами. Меня приглашали на партийную работу, я отказался. В 35 лет я защитил докторскую диссертацию, и, естественно, меня хотели использовать в разных ипостасях. Но я палеонтолог, есть такое направление в геологии. Прошлое Земли меня всегда привлекало и увлекало. С молодости и до сегодняшнего дня.
— Почему выбор пал на палеонтологию?
— Но сначала я стал нефтяником. Каждое утро отправлялся на морской промысел. Ночью случались "прострелы" скважин, а потому приходилось оставаться на работе. Казалось бы, времени совсем не оставалось. Однако наука ни на минуту не отпускала меня. Однажды президент Академии Муса Алиев написал письмо руководству "Азнефти", мол, молодой человек талантлив и жаль, если он будет потерян для науки. Не часто с такими просьбами обращаются, а потому меня перевели в Академию наук. Муса Алиев был палеонтологом. В Туркмении был академик Калугин, с которым Алиев вместе работал. Это очень известные люди… Мне было 23 года. И в этом самом кабинете, где мы беседуем, Муса Алиев сказал мне, чтобы я шел в Институт геологии в его лабораторию.
— Большой институт был тогда?
— Я получил 96-й номерок. Значит, менее ста человек работало. Я стал заниматься палеонтологией. Мне было очень интересно. По многим причинам. В том числе из-за того, что отец и мать были медиками, дед — известным религиозным деятелем, теологом, брат — врачом… Казалось бы, и мен суждено идти этой же дорогой. Когда я окончил школу с серебряной медалью, то состоялся семейный совет, на котором я сказал, что хочу поступать в медицинский институт. Мама заметила, что все в семье медики, но ведь у кого-то должна быть другая профессия! Мне очень понравилась форма у студентов — будущих инженеров. Эполеты, на фуражке — эмблема. Девушки таяли рядом с таким студентом. Я был спортсменом — первый разряд по спортивной гимнастике, фигура стройная, выправка военная, — так что форма вполне к лицу. Это во многом и определило выбор Индустриального института. Получил профессию геолога, что и определило мою судьбу.
— А как директором Института геологии стали?
— Академика Мусу Алиева перевели в Москву. В то время я уже защитил кандидатскую диссертацию, меня избрали секретарем комитета комсомола Академии наук. В общем, оказался на виду. Но общественной работой не хотел особо заниматься, так как работал над докторской диссертацией. Защищал ее в МГУ. У меня были прекрасные учителя. В геологии очень мощные научные школы, и я был к ним причастен. И в Баку, и в Москве. А признание пришло через молодежную газету. Появилась статья "Гвардии рядовой науки". Меня избрали делегатом на Х1У съезд ВЛКСМ. Кстати, во время его работы получил диплом доктора наук — так совпало…
— Отметили?
— Обязательно, по молодежному!
— Представляю… Я был на том съезде… Участвовал в подготовке Отчетного доклада…
— Есть все вспомнить — хорошая жизнь была! Главное: молоды были, а потому все казалось прекрасным и неповторимым. Пафос был большой, казалось, что живем одной семьей. Правильно говорили, что вырос пафос советского человека. Потом это чувство потеряли. Была вера в будущее, а такое чувства стоит многого… Не хочу вдаваться в подробности…
— Не надо о грустном… Итак, вы доктор наук?
— Я решил поехать работать за рубеж. Честно сказал своему руководителю, что надо кормить семью. Тогда давали специальные чеки тем, кто работал за границей, и на них можно было многое купить, чего не было в обычных магазинах…
— "Березки"…
— Да, так они назывались… В общем, решил заработать эти самые чеки, чтобы семья не нуждалась. И вдруг в газете читаю, что первым секретарем ЦК избран Г. А. Алиев. Тогда я его не знал. Проел знаменитый августовский пленум, на котором Гейдар Алиевич разгромил взятничество и коррупцию. Он ведь раньше работал в КГБ, а потому прекрасно знал ситуацию в республике. У меня подъем в душе: что-то обязательно изменится! Вскоре так и случилось… Мне предложили стать заместителем директора по науке в Институте геологии.
— А чеки?
— Пришлось забыть о загранице и о них. Открывались совершенно новые перспективы дома, и это было важно.
"Много лет размышлял я над жизнью земной.
Непонятного нет для меня под луной.
Мне известно, что мне ничего не известно, —
Вот последняя правда, открытая мной".
— Вам было всего 35 лет!
— Это был мой главный недостаток — возраст. Приходилось шесть лет доказывать, что и в молодости можно принимать зрелые решения. Хотя честно признаюсь, делать это было нелегко.
- А потом?
— Стал директором. Перед назначением Гейдар Алиевич принимал меня. С ним состоялся очень хороший разговор. В приемной помощник сказал, что на беседу отведено не более десяти минут, мол, утвердит меня директоров и все. Гейдар Алиевич разговаривал со мной почти час. Мудро он мне сказал: "Об этике не забывайте!". Молодым я был, горячим, ошибки делал. На всю жизнь я запомнил эту заповедь — хорошим руководителем будет только тот человек, для которого этические нормы будут обязательными. Нельзя идти напролом. Особенно в научной среде, где все воспринимается более остро.
"Будь вольнодумцем! Помни наш зарок:
"Святоша узок, лицемер жесток".
Звучит упрямо проповедь Хайяма:
"Кем хочешь стань, но сердцем будь широк!"
— В каком состоянии вы приняли Академию?
— В нехорошем, мягко говоря… Многое было запущено. Практически ничего "академического" не осталось. После распада СССР номинально Академия осталась, но здесь ничего не делали — лишь наблюдали за тем, что происходит в политике. Да и сделать ничего ученые не могли…
— Академия ведь всегда была связана с нефтью?
— Конечно, но в 90-е годы нефть ничего не давала, так как кампании, с ней связанные, распались. Царил беспредел. К счастью, пришел Гейдар Алиевич. Он подписал "контракт века", который поставил республику на заметное место в мировой экономике. Сразу пошли инвестиции, а значит и развитие. Это мгновенно сказалось и на Академии. Институт геологии стремительно рос, появилось много зарубежных контрактов, а, следовательно, и деньги. Мы работали с американскими университетами, с английскими кампаниями, с итальянцами, с французами, с норвежцами и так далее. Нефтяная геология оказалась востребованной. На общем научном фоне институт выделялся. Мне кажется, это сыграло большую роль в том, что в 2013 году я был избран президентом Академии. Что греха таить, здесь был хаос. Мне уже было 79 лет, и я совсем не предполагал, что такой крутой поворот произойдет в жизни. Я был директором института, вице-президентом, много лет работал в президиуме, подумывал о том, что пора уйти на покой, воспитывать внуков и правнуков. И вдруг предложение возглавить Академию?!
— Неожиданное?
— Абсолютно. Незадолго до этого президент Академии скончался. Это было летом. Я веду ремонт на даче. Звонок. Просят обязательно приехать на заседание президиума, где буду избрать нового президента. Приезжаю. Спрашиваю у коллег, кого именно предполагают рекомендовать на эту должность. Мне называют разные кандидатуры. Остается несколько минут до начала заседания. Подъезжает руководитель администрации Президента, с ним еще несколько чиновников. Обмениваемся приветствиями, проходим в зал. Руководитель администрации поднимается на трибуну и объявляет, что есть мнение у руководства страны назначить президентом Академии меня.
— Неужели с вами предварительно не поговорили?
— Я впервые услышал об этом в зале! Честно говорю, не думал, что можно стать президентом в 79 лет… Обычно назначают молодых, примеров тому немало. Но вероятно в руководстве страны поняли, что мне будет гораздо проще наладить работу Академии — и опыт есть, и авторитет, да и к старшим традиционно у нас относятся с уважением… В общем, размышлять по этому поводу я не стал, а начал работать.
"То, что судьба тебе решила дать,
Нельзя ни увеличить, ни отнять.
Заботься не о том, чем не владеешь,
А от того, что есть, свободным стать".
— Вы единственный президент, который не только любит стихи, но и обязательно их читает во время своих выступлений. Почему?
— Я вижу в поэзии жизнь. Она передает весь спектр ее, это — радуга. Пушкина перечитываю, бесконечно его люблю…
— Девчонки в вас влюблялись?
— И сейчас влюбляются! "Валентинки" в день всех влюбленных получаю не только от близких…
— Остается только позавидовать… Но все-таки вернемся к "самой любимой" — Академии. Что удалось сделать, в каком она состоянии сегодня?
— Я уже говорил, что мы подвели итоги за пять лет, а потому картина представляется четкой. Был "клуб ученых", аппарат был запущенным, полная анархия — каждый делал, что хотел, президиум Академии занимался в основном юбилеями, а не работой институтов и перспективными проектами. Не было устава Академии, Закон о науке не выполнялся… По сути мы воссоздавали Академию наук такой, какой она должна быть, то есть эффективной, целенаправленной, современной, нужной обществу и государству. Мы определились с главными направлениями исследований, открыли новые институты… Это биология и медицина, биофизика, экономика, математика, физика, ведем комплексные исследования. Наука Азербайджана встраивается в систему мировой науки, и это, пожалуй, главное достижение последних пяти лет.
— "Болезнь" РАН — приборное оснащение. А как у вас?
— Была возможность выделять финансы на приобретение оборудования. И мы этим воспользовались. Мы получили новую аппаратуру, приборы, — в общем, парк оборудования у нас такой, что мы можем работать на современном уровне. Даже по изучению генома человека.
— Значит, нефтяные доходы использовали для науки?
— И для науки тоже… Разумно и по-деловому деньги расходовались в стране, и это, по-моему, видно каждому, кто к нам приезжает.
— Согласен. Я побывал в Центре спутников…
— Освоение космоса — одна из приоритетных задач. К сожалению, при распаде Советского Союза мы потеряли космическое направление. Оно у нас было, развивалось успешно. Был очень популярный проект "Каспий" по изучению природных ресурсов. Наш прибор работал на орбитальной станции… Но потом все прекратилось. Пришлось все начинать сначала. Появился "Азеркосмос", в нем работают со спутниками. Развитие высоких технологий доверили министерству связи, а не Академии. Но там подходят к развитию космических исследований слишком "узко" — так принято в министерствах, а надо вести исследования широким фронтом. Речь идет о высоких технологиях, и это уже забота Академии наук. Думаю, что ядерная физика и космические программы должны вернуться к нам. Сейчас мы вместе с академиком Роальдом Сагдеевым, чей авторитет у нас необычайно велик, работаем над тем, чтобы ядерная физика заняла достойно место в Академии.
— Как развиваются контакты с Россией?
— Они не прерывались все эти годы, хотя, на мой взгляд, были недостаточны. После распада СССР изменилась ситуация в науке — появились всевозможные гранты. Они позволили нашим ученым работать в разных странах мира. Больше всего, конечно, в Турции — нет языкового барьера. Многие специалисты уехали в Лондон, там появился даже азербайджанский квартал, работают ученые в Германии, Италии, США, других странах. И, конечно же, в России. К сожалению, проблемы финансирования не могли не сказаться и на контактах между учеными, но связи не прерываются. Думаю, что новое руководство РАН выведет на новый уровень сотрудничество с нашей Академией. А мы этому всячески будет способствовать.
***
Как я уже упоминал, многие свои выступления мой герой любит завершать стихами любимых поэтов. Он знает их множество. Может часами читать и классиков, и современников. К примеру, Пушкина или Симонова, Лермонтова или Омара Хайяма — в общем, многих… Для нашей беседы мой выбор пал на Омара Хайяма не случайно: мне кажется, он очень точно передает характер и судьбу моего героя. А потому и в заключение беседы я выбрал такие строки великого поэта:
"Откуда мы пришли? Куда свой путь вершим?
В чем нашей жизни смысл? Он нам непостижим.
Как много чистых душ под колесом лазурным
Сгорает в пепел, в прах — а где, скажите, дым?"