"Чаепития в Академии" — постоянная рубрика "Правды.Ру". В ней мы публикуем интервью писателя Владимира Губарева с академиками. Сегодня его герой — ученый-океанолог, доктор технических наук, вице-президент РАН, академик Валерий Бондур.
Великий Александров на похвалы был скуп, так как не привык "хлопать губами" (его выражение). И понять его осторожность можно, потому что мнение трижды Героя Социалистического Труда, да еще и президента Академии наук СССР академика Анатолия Петровича Александрова было настолько весомым, что под его тяжестью сгибались не только министры, но и секретари ЦК КПСС.
Ну, а если такое случалось, если он выделял кого-то, то такое помнилось всю жизнь, а сам Александров об этом человеке не забывал никогда! Он не только любил находить таланты, но и пестовал их, берег, старался помочь.
Молодого Валерия Бондура он оценил сразу же, едва услышав его доклад на Научном совете АН СССР по комплексной проблеме "Геофизика".
"Наука развивается неравномерно",- считал А. П. Александров. — Новые факты и идеи часто коренным образом меняют установившиеся понятия, либо отвергая их, либо вводя более общую концепцию, открывающую новые пути и придающие старой концепции частное значение. Открытие новых явлений, новых связей между явлениями всегда порождает быстрое, часто буквально взрывное развитие науки, иногда совершенно новых ее областей".
Эти слова в полной мере относятся к тому, что сделал и делает в нашей науке вице-президент РАН академик Валерий Григорьевич Бондур, который руководит известным теперь не только в России, но и мире Научно-исследовательским институтом аэрокосмического мониторинга "Аэрокосмос".
Спрашиваю у Валерия Григорьевича Бондура:
— Вспомните: вам 10 лет — о чем мечтали?
— Стать летчиком.
— Исполнилось?
— Отчасти. Профессиональным летчиком не стал, но летал и сейчас летаю много. Не только пассажиром, но и по своему основному делу — когда участвовал в тех или иных научных экспериментах и исследованиях. Общий налет в полетах в рамках специальных научных экспериментов — свыше четырех тысяч часов.
— Это уже верхние ступени жизни. А самая первая?
— Это начало, формирование и развитие личности. А рождение в Полтаве… Время было тяжелое, послевоенное, — рассказывает Валерий Бондур. — Когда был маленьким, видел руины в городе, оставшиеся после войны. Принадлежу к тому поколению, которое не понаслышке знает о войне, хотя и родился после ее окончания. Родители полтавские. Папа, Григорий Сергеевич, чуть постарше, воевал, а маме, Татьяне Константиновне, в начале войны было 14 лет. К сожалению, она ушла из жизни несколько лет назад, и не видела тех безобразий, которые творятся сейчас на Украине.
— Это уже "к счастью"…
— Да… Тогда я в последний раз ездил в Полтаву, а теперь уже не могу поехать туда…
— Почему?
— В том числе потому, что я бываю в Крыму — там мы много работаем… А Полтава — город очень красивый, город русской славы.
— Полтавская битва…
— Музей истории Полтавской битвы и места, где она происходила, я ребенком буквально исползал! Знаю там каждый камень, каждый памятник, каждую церковь. И редуты, и могилы русских и шведов тоже, к ним ведь с уважением относились, хотя они и потерпели сокрушительное поражение. Там есть памятник погибшим шведам, который поставили русские, а также памятник русским воинам, который поставили шведы. Победители и побежденные — все достойны уважения. Музей маленький, но очень интересный… Ну, а в последнее время, особенно после известных событий, начали перекраивать историю, из предателей делать героев…
— Все-таки Пушкин ошибался? Он ведь писал, что о Мазепе никто и не вспомнит…
— Кто же мог предположить, что такая беда случится в Украине!? А Полтава — прекрасный город, который гордится теми, кто в нем родился. Вот лишь некоторые примеры. Знаменитые писатели Николай Васильевич Гоголь, Иван Петрович Котляревский, Владимир Галактионович Короленко, композитор Исаак Осипович Дунаевский — полтавчане. Известный педагог Антон Семенович Макаренко трудился в Полтаве. Я учился в "школе юных физиков" при институте, который носит имя великого математика, академика Российской императорской академии наук и многих иностранных академий Михаила Васильевича Остроградского. Он тоже был полтавчанином. И для космоса место благоприятное — Владимир Николаевич Челомей, впоследствии знаменитый генеральный конструктор, академик, дважды Герой Социалистического Труда, провел свое детство в Полтаве, где одна из школ носит его имя, памятную доску еще не успели снять. Юрий Васильевич Кондратюк тоже оттуда. Сейчас один из вузов Полтавы носит его имя. И космонавты есть, к примеру, Павел Попович — 4-й наш космонавт — был почетным гражданином Полтавы…. "Плотность" памятников, которые сооружены в этом сравнительно небольшом городе, высочайшая.
Я жил рядом с военным аэродромом. Летчики, служившие там, все были героями войны. В то время они переучивались на новую авиационную технику и поэтому часто случались катастрофы. Хоронили дважды Героев и Героев Советского Союза. Они всю войну прошли, живыми остались, а тут погибали… Это врезалось в память навсегда!… Естественно, что мы, мальчишки, хотели стать летчиками.
Ну, а после 1961-го года, конечно же, все мечтали стать космонавтами.
Академик Валерий Григорьевич Бондур родился через полтора месяца после того, как 8 сентября 1947 года И. В. Сталин подписал Постановление Совета Министров СССР №3140-1026. В нем предусматривалось создание новой системы вооружения ракетного управляемого комплекса класса "воздух-море".
Что же связывает эти два события?
Можно сказать, что писатель пытается соединить несоединимое, убедить читателя, что в жизни могут происходить самые невероятные совпадения, мол, это нужно лишь для того, чтобы сделать повествование увлекательней.
Кроха истины в этом утверждении есть, не спорю. Но гораздо важнее приподняться над историческими событиями, посмотреть на них свыше и понять, насколько все переплетено в поколениях, которые прошли Великую войну, а потом передавали своим детям трагедию войны, ее боли и горечи, и опьяняющую радость Победы. Без этого просто невозможно понять, почему мы стали такими, какие мы есть сегодня. Биография каждого из нас состоит из судьбы предыдущего и будущих поколений, нить не должна рваться, иначе приходит тьма и насилие.
Поколение, к которому принадлежит Бондур, впитывало опыт отцов.
Вот почему однажды Валерий Григорьевич посоветовал мне обязательно встретиться с Анатолием Ивановичем Савиным, его учителем.
Подробнее о судьбе этого выдающегося ученого и великого генерального конструктора поговорим позже, а пока — один фрагмент из наших с ним бесед.
Беседа с Учителем. Академик А. И. Савин рассказал:
— В 1949-м году сделали атомную бомбу и взорвали ее. Я занимался котлом на тяжелой воде. Обстановка в мире складывалась тревожная. У нас были единичные экземпляры бомб, а у американцев — три сотни. Они планировали начать войну против нас. Поэтому первостепенной задачей для нас стала защита от атомной бомбы. У американцев уже были "летающие крепости", которые могли долететь и до Москвы. И тогда было принято решение сделать вокруг Москвы новую систему обороны. Было организовано КБ-1, в нем главным конструктором стал сын Берии — Сергей. Сначала директором был назначен кто-то из заместителей министра, но он не справился. И тогда возглавить КБ-1 предложили Амо Сергеевичу Еляну. В то время он был заметной фигурой в промышленности, и его забрали из Горького.
— Сам Берия шефствовал над этой проблемой…
— Прежде всего, сам Сталин. А Берия выполнял его указания. 1-е Главное управление создавало атомную бомбу. А 3-е Главное управление, построенное по такому же принципу, предназначалось для защиты от ядерного нападения. КБ-1 было в нем головной организацией. Дело было совсем новое. Если по баллистическим ракетам какие-то материалы были, в частности, из Германии, то по управляемым ракетам вообще ничего не было. На первом этапе дела шли плохо, вот Сталин и Берия решили поручить это дело Еляну. А он уже привлек нас. Кстати, я впервые за многие годы ушел в отпуск и уехал на курорт. Вдруг получаю телеграмму, что надо немедленно явиться в Москву по такому-то адресу. Приезжаю. Мне дали номер в гостинице Москва, и не отпускали даже в Горький, чтобы взять необходимую одежду. Так в летнем и ходил до поздней осени. Как во время войны работали. Для нас она долгие годы не кончалась. По-моему, даже сейчас продолжается… Елян был превосходным организатором, и дело потихоньку пошло. Первая работа — это морская крылатая ракета. Это был проект Сергея Берии. "Комета" стала первой в мире крылатой ракетой. Она подвешивалась под самолет, потом сбрасывалась, сначала шла в луче, а потом начинала работать головка самонаведения. Цель — боевые корабли. Она должны была уничтожать авианосцы.
Чтобы восстановить хронологию событий, хочу воспользоваться воспоминаниями Сергея Лаврентьевича Берии, которыми незадолго до своей смерти он решил поделиться с общественностью. В них сын Лаврентия Берии попытался реабилитировать, более того, защитить своего отца, но это сделать ему не удалось — он слишком мало знал о реальной ситуации, которая складывалась еще в те годы, когда его и на свете не было. Конечно, преданность отцу похвальна, но даже от сына ожидается объективность. Впрочем, об его искренности пусть судят наши потомки, а для меня воспоминания Сергея Берии интересны и ценны в той своей части, когда он рассказывает о появлении крылатых ракет и о создании легендарного "Кольца вокруг Москвы". Итак, слово С. Л. Берии:
"В течение четырех лет мы разработали самолет-снаряд. Изделие пошло в серию под названием "Комета". Это реактивная машина с треугольным крылом — эдакая крылатая ракета. В качестве учебной цели предоставили устаревший крейсер "Красный Кавказ". С корабля сняли экипаж, предварительно установили рули для движения по кругу диаметром в 30 км. Мы несколько раз просадили борт "пустыми" снарядами. Напоследок нас попросили показать, удастся ли потопить корабль одним снарядом с зарядом взрывчатки? Ни один из адмиралов не верил в это, но мы "Красный Кавказ" потопили с первого раза.
К моменту завершения программы в разгаре была корейская война. "Комету" еще официально не поставили на вооружение, но уже изготовили серию из 50 единиц. Сталин созвал Совет обороны, пригласил нас и авиаконструктора Микояна, который разрабатывал сам снаряд. Тогда Сталин спросил, а сможем ли мы потопить американские авианосцы. Их тогда у берегов Кореи было восемь. Мы, конечно, заявили, что сможем. Сталин страшно обрадовался. Но отец и маршал Василевский возразили, что применять снаряды против авианосцев нельзя, ни в коем случае: они-то поразят цель, но американцы ответят ядерным ударом по Москве. Сталин страшно рассердился: как это Москва не защищена? Нас в этот момент из зала заседаний выставили — не по чину в такой дискуссии участвовать".
Как всегда бывает, решение одной проблемы порождает появление новых. Чаще всего, их намного больше, так как развитие науки и техники, подобно дереву, устремляется по разным направлениям. Не все они приведут к успеху, но два-три обязательно достигнут конечной цели. Так случилось и на этот раз.
Рассказывает Александр Павлович Реутов, один из ведущих специалистов по радиоэлектронному оружию, бывший заместитель министра радиопромышленности:
"В одну из летних ночей 1950 года Куксенко вызвали на "ближнюю дачу" — кунцевскую квартиру Сталина. Хозяин квартиры принял Павла Николаевича в пижаме, просматривая кипу бумаг на диване. Через некоторое время, оторвавшись от чтения документов, Сталин задал вопрос:
— Вы знаете, что неприятельский самолет в последний раз пролетел над Москвой 10 июля 1942 года? Это был одиночный самолет-разведчик. А теперь представьте себе, что появится в небе Москвы тоже одиночный, но не самолет-разведчик, а носитель атомной бомбы. Выходит, что нам нужна совершенно новая ПВО, способная даже при массированном налете не пропустить ни одного самолета к оборонному объекту. Что вы можете сказать по этой проблеме?
— По нашим оценкам, перспективные системы ПВО должны строиться на основе сочетания радиолокации и управляемых ракет "земля-воздух" и "воздух-воздух", — ответил Куксенко.
После этого, по словам Павла Николаевича, Сталин задал ряд вопросов по столь непривычному для него делу. Радиоуправляемое ракетное оружие находилось в зачаточном состоянии, и для Сталина это было новое военно-техническое направление. Куксенко подчеркнул, что сложность и масштабность проблем здесь соответствует уровню создания атомного оружия".
Решения тогда принимались решительно и быстро. Было создано мощное КБ-1. Главными конструкторами его были назначены Куксенко и Сергей Берия. Первую в мире зенитную ракетную систему ПВО С-25, которую они начали создавать, назвали "Беркут" — по начальным слогам их фамилий. Но решающий вклад в ее появление внес, безусловно, академик Александр Александрович Расплетин, которому суждено будет возглавить это направление в нашей оборонной промышленности.
Старший Берия, как и приказал Сталин, решил придать работам "атомный" размах. Но средств в стране не хватало, и тогда он принял решение на первом этапе работ все поручить 1-му Главному управлению, то есть ведомству, создававшему ядерное оружие, и которым он руководил.
Как и в начале Атомного проекта, по предприятиям и научным учреждениям была "раскинута кадровая сеть": лучших специалистов отбирали в новые КБ и на новые предприятия. Чаще всего согласия не спрашивали, мол, "надо", и люди, привыкшие к жесткой дисциплине недавнего военного времени, не расспрашивали, куда и зачем их направляют работать.
Так произошло и с Анатолием Ивановичем Савиным. Он сыграл решающую роль в судьбе моего героя. Однако встреча с ним еще впереди…
Лестница жизни — 10 лет (продолжение)
Валерий Бондур вспоминает свое детство:
— У меня есть сестра Людмила. Самое удивительное, что мы родились с ней в один день, но в разные годы. С одной стороны, это хорошо — вместе отмечали дни рождения, а вот количество таких праздников было вдвое меньшим. По этому поводу было немало шуток… У меня до сих пор сохранились с ней и ее семьей самые теплые, трогательные отношения. Она сейчас преподает в вузе экономику. Я рос достаточно самостоятельным ребенком. Не боялся ничего, лазил даже по тем катакомбам, что спасли маму…
— Как это?
— Бабушка, Александра Даниловна, в этих подземных галереях прятала маму от немцев. Во время войны со шведами в 1709 году Полтава была окружена. Гарнизон сражался героически, ожидая подхода войск с Петром Первым во главе, и не сдал город врагу. Осажденные прорыли множество подземных тоннелей для сообщения с лагерем Петра, которые сохранились до сих пор. Во время Великой Отечественной войны в этих тоннелях прятались юноши и девушки для того, чтобы их не угнали в Германию. Немцы боялись идти в подземные ходы, постреляют для острастки и уходят. Ночью жители носили туда еду тем, кто прятался. Это делали моя бабушка и младшая сестра мамы — Анна Константиновна… В общем, досталось нашим родителям. Кстати, мама хотела получить высшее образование, закончить институт. Но война помешала, а потом надо было нас, детей, поднимать. Но мечту свою она не оставляла. Я уже был классе в седьмом, когда она завершила учебу — помогал ей делать курсовые работы. Все-таки добилась своего: высшее образование получила!
— Значит, упорство в достижении цели — семейное?
— Конечно. Так нас воспитывали родители. Оглядываясь назад, могу сказать, что юноша я был положительный. Мне во всем доверяли. Только отправляли гулять, потому что я все время сидел за книжками, учился хорошо, занимался спортом. Обожал велосипед. В день по сто километров наезжал!
— Не может быть!?
— Ничуть не преувеличиваю. Отец подарил мне спортивный велосипед, поставил счетчик. Я выезжал на трассу: проезжал в одну сторону пятьдесят километров, а затем в обратную пятьдесят… Почти каждый день так ездил. Кроме велосипеда занимался баскетболом, волейболом, футболом… Спорт был составной частью жизни нашего поколения… Ну и, конечно, учеба. Да, еще память тренировал. Знал игроков всех футбольных команд, участвующих в чемпионате страны. И основные составы, и дублирующие. Запоминал телефоны, цифры различные. Классе в восьмом потянуло меня к физике. Начал участвовать и побеждать в различных олимпиадах — по математике и по физике… Появилась мечта: учиться в Москве, в одном из лучших вузов страны физического профиля. В школе у меня все отлично получалось, потому надеялся на успех, хотя конкурс тогда был очень большим — до 30 человек на место, так как в том году было два совмещенных выпуска — 10-й и 11-й классы…
Только факты: "Выпуск первой системы ракетного оружия "Комета" дал мощный толчок к созданию современного радиоуправляемого ракетного вооружения в стране. С 1947 по 1960 гг. в ОКБ-41 сформировался высокопрофессиональный творческий коллектив, создавший системы различных классов: "воздух-море" ("Комета", К-10); "воздух-земля" (К-20, К-22); "море-море" (П-15, П-15М, П-25); "земля-море" ("Стрела"); "воздух-воздух" (К-5, К-5М, К-51); "земля-земля" ("Метеор", "Дракон"), которые были приняты на вооружение Советской Армией.
В 1958 году СКБ-41 переориентировали на создание военно-космических радиосистем. Начальником СКБ-41 и главным конструктором был назначен Анатолий Иванович Савин. Началась работа над комплексом перехвата и поражения искусственных спутников военного назначения, пролетающих над территорией СССР, а также работа над системой морской разведки и указания.
ОКБ-41 взаимодействовало с ОКБ-52, где генеральным конструктором был В. Н. Челомей".
… Я решил поступать в Физтех — самый модный в то время институт физического профиля в стране. Не прошел, хотя получил две пятерки и две четверки. А тут приехали люди из Московского энергетического института, где открывали новую специальность, начали приглашать к себе. На вступительных экзаменах в МЭИ получил две пятерки и как медалист был зачислен без дальнейших экзаменов. Кстати, на новую специальность поступали только с отличными оценками. Настроение было прекрасное, возвращаюсь в Полтаву. Беру велосипед, и… проехать "свои" 100 километров не могу! Всего месяц прошел, оказывается за это время я форму спортивную потерял… Только через неделю восстановился…
Лестница жизни: 20 лет и чуть меньше
Валерий Григорьевич вспоминает:
— Студенческие годы, конечно же, пора особенная. В ней много неожиданных граней открывается. В школе тебе легко все дается, и этим ты выделяешься от сверстников. А здесь, в нашей группе, все такие же, как ты — все отличники, все одинаковые. При поступлении только один получил четверку — это был старшина, бывший военнослужащий, "льготный". В группе у нас было двадцать пять человек, и ни одной девушки! Понятно, что готовили нас к сугубо особой профессии, то есть мы должны были работать, в основном, на оборону страны. Чем мы, конечно же, очень гордились. Мы должны были заниматься физикой плазмы, прямым преобразованием энергии — совершенно особыми областями в науке. Уровень образования бы очень высоким, таким же, как в Физтехе, который считался в то время эталоном высшего образования в области физики. На третьем курсе я уже стажировался в Институте высоких температур АН СССР, директором которого в то время был академик Александр Ефимович Шейндлин. Встречали нас в ИВТАНе с улыбкой — мальчишки ведь совсем. Приходишь в лабораторию, а там маститые ученые мужи сидят. Любимое развлечение отправить нас "за ведром плазмы, которую надо залить в плазмотрон".
— Удавалось это делать?
— Мы были хорошо подготовлены, поэтому на подобные шуточные провокации не велись. Почти все ребята из нашей группы защитили диссертации, стали хорошими специалистами, крупными учеными.
— И даже академиком один стал!
— Да, такое тоже произошло… Интересно было учиться. Преподаватели у нас были потрясающие! Достаточно сказать, что кафедрой по нашей специальности — "теплофизика" заведовал выдающийся отечественный ученый академик Владимир Алексеевич Кириллин, который был заместителем председателя Совета министров СССР- председателем Государственного комитета по науке и технике, а до этого- вице-президентом АН СССР. Лекции нам читали такие корифеи, как Валентин Александрович Фабрикант, Михаил Ефимович Дейч, Дмитрий Львович Тимрот, члены-корреспондены в последствии Борис Сергеевич Петухов и Эвальд Эмильевич Шпильрайн и многие другие, к чьим именам с благоговением относятся многие поколения выпускников. Кстати, демократия у нас была полная: хочешь не ходить на лекции — не ходи, но предмет должен знать досконально — спрашивали строго, никакие оправдания не принимались.
— Это касалось всех предметов, в том числе и общественных?
— Конечно, хотя естественные науки были гораздо ближе. На начальном этапе учебы было достаточно много общественных предметов. Поэтому на первом курсе уже в первом семестре я решил прочитать все тома из полного собрания сочинений Ленина. Честно, все тома! Шрифт текста крупный, читать легко и быстро. Гениальный был человек, свое место в истории того времени сам четко определил, а дальше написал он, все должно развиваться диалектически — "по спирали". Это очень помогало сдавать экзамены по общественным наукам, на которых нужно было, прежде всего, хорошо знать работы Ленина и съезды партии. Все это легко запоминалось — память ведь с детства тренировал. Перед экзаменом просмотришь оглавление учебника, положишь книгу под подушку, выспишься, а потом сдаешь экзамен и получаешь свои "пять баллов".
А философия мне нравилась, она требовала углубленного изучения. Когда я в аспирантуру поступал, необходимо было сдавать экзамен по этому предмету. Обычно рефераты по философии все переписывают, в общем, делают "по минимуму" — предмет-то не главный. А мне было интересно, да и выбранная тема очень увлекала: "философская категория бесконечности и некоторые вопросы современной физики". При этом имелась в виду бесконечность от самого малого (элементарные частицы) до самого большого (Вселенная). Сдаю экзамен, пришел к профессору. После моего доклада он вдруг говорит, что зачем мне физика, мол, гораздо лучше пойти к нему в аспирантуру по специальности философия. Оценки не ставит, заставляет подумать до завтра. Прихожу вновь к нему, объясняю, что хочу быть физиком, а не философом. Впервые увидел, как преподаватель огорчается, когда ставит высшую оценку… Конечно, студенчество — это потрясающие времена!
— Надеюсь, не только из-за учебы?
— Что вспоминается в первую очередь? Нам разрешали все! Знай свою профессию — и делай, что хочешь! Учились все хорошо, наша группа всегда лидировала, была лучшей в вузе — нас премировали поездками в Ленинград, самые разные льготы были…
— Неужели никаких ограничений не было?!
— Только на пятом курсе они появились.
— Ректорат одумался?
— Нет, две девушки в группе появились. И мы вынуждены были стать галантными, следить за своей речью и поступками.
— Все ухаживали за ними?
— Мы относились к ним уважительно, как к коллегам, а наши девушки были в соседних "женских" ВУЗах.
— Значит, не скучали?
— Некогда было — ведь мы и в стройотряды ездили. Каждое лето проводили где-нибудь в Сибири. А я еще два года после окончания института ездил… Студенческие строительные отряды и научили полной самостоятельности. Однажды, когда были в Красноярском крае, нас послали на тушение лесного пожара. На катере идем по Ангаре. Высаживаемся в тайге. Лес разделен на квадраты, в некоторых из них очаги огня. Едкий дым. Спиливаем сгоревшие деревья. Гасим открытый огонь. Работа тяжелейшая! В том году у командира нашего отряда родилась дочь. Поэтому он вынужден был улететь домой в Москву, а меня избрали командиром. Научился работу организовывать рационально, наряды закрывать правильно. Хорошую школу получил, пригодилась в жизни. Зарабатывали нормальные деньги, так как делали то, что невозможно было делать другим! Крепкие были, молодые, закаленные… В стройотрядах в основном занимались электрическими делами — ЛЭП строили, подстанции разные…
— А что запомнилось еще кроме таежных пожаров?
— Устье Оби, неподалеку от Салехарда. Там мы электрифицировали целый регион — многочисленные поселки, районный центр. Приходилось привозить и устанавливать генераторы, ставить опоры, проводить электрические сети… Ох, как радовались люди, когда у них появлялось электричество! Мы в эти места три раза ездили, нас там все знали — встречали как самых дорогих гостей. Ситуация в этом регионе начала меняться после "нефтяного бума" — другая жизнь началась. Когда недавно я был в Салехарде на Международном арктическом форуме, то город не узнал. Раньше там были деревянные дома, бревенчатые дороги, деревянные тротуары, а теперь — современные красивые дома, асфальт, чистота, скверы и парки — современный город!
— В мои времена нас, стройотрядовцев, многое выделяло, в том числе и экономическая независимость — неплохие деньги ведь зарабатывали!
— У нас стипендия была повышенная — это раз, а, во-вторых, летом неплохо зарабатывали — на год хватало. Можно было девушек на такси провожать, приглашать их в ресторан иногда. У родителей принципиально денег не брали, пусть знают, что мы сами заработать можем. Это была своеобразная жизненная надежность, уверенность в своих силах, даже мужское честолюбие. Кстати, родители это сразу увидели, когда я приезжал к ним.
— А сейчас на Полтаву смотрите сверху?
— Не только из космоса. Раз в неделю с сестрой и ее семьей по скайпу общаемся. Один раз в год она с мужем приезжает к нам в Москву. Но я поехать к ним не могу — жаль, что политика так разрывает семьи.
Лестница жизни: 20 лет и чуть старше
Каждого выпускника волнует, куда он попадет после окончания вуза. Хорошо, если есть право выбора. Но он бывал очень у немногих — тех, кто учился не просто хорошо, а блестяще. Такое право у Валерия Бондура было.
— Сначала хотелось заниматься тем, чему учили, то есть непосредственно научными исследованиями в области физики плазмы, прямого преобразования энергии, физической гидродинамики или в академическом Институте высоких температур, или на кафедре. Но мне тогда казалось, что это слишком уж "камерно", "узко". С третьего курса я работал в Институте высоких температур. Рядом с нами были люди умнейшие, но, зачастую, доктора наук были всего лишь младшими научными сотрудниками. Статьи пишут, участвуют в научных конференциях, но сидят в той же лаборатории, что и мы — студенты. Повторять их судьбу? Но хотелось чего-то большего, необычного, интереснее было использовать науку для значимых конкретных вещей. Варианты у нас были разные. К нам, конечно, присматривались, отбирали кого и куда брать — распределение ведь…
Были предложения, в том числе из ЦНИИМАШ, НПО "Энергия", Физико-энергетического института в Обнинске и др. Конечно, это было интересно, но меня увлекало другое — хотелось использовать то, чему меня научили, в космической деятельности, заниматься разработкой новых физических принципов для космических систем, актуальных для страны и для обеспечения ее безопасности. Я уже разбирался в том, что пилотируемые космические аппараты и орбитальные станции летают по орбитам, проходящим лишь над южной частью территории нашей страны, расположенной в низких широтах. С орбит этих аппаратов космонавты видят только Украину, Кавказ и Закавказье, Казахстан, южную часть Дальнего Востока, а севернее широты Москвы практически ничего не видят. А с автоматическими космическими аппаратами еще не все было понятно — их возможности были не совсем определенными.
— Но старшие товарищи разве не подсказывали?
— Борис Сергеевич Петухов, член-корреспондент Академии наук, один из моих научных руководителей говорит мне: парень ты способный, энергичный и перспективный, программы пишешь, установку настраиваешь — в общем, нам подходишь. Речь шла об аспирантуре в ИВТАНе. Но я не москвич. Общежитие в университете, а мест там нет… Потом решили так: я поработаю в Загорске, а затем вернусь в аспирантуру Института высоких температур.
— Нынешний Сергиев Посад?
— Да, это был один из самых счастливых моментов в жизни: у меня появилось время, чтобы читать литературу. В электричках — по пути из Москвы в Загорск и обратно. А в Институте прикладной химии, в котором я стал работать в Загорске, мне дали развернуться. Я заказал лазеры, начал делать сложные установки, открывались новые направления научных исследований … Но в это время мне вдруг предложили пойти в новую организацию — ЦНИИ "Комета", которая отделилась от фирмы "Алмаз". Там требовались специалисты моего профиля. Конкретно ничего не говорили, но утверждали, что перспективы там грандиозные. Допуск к закрытым работам у меня был, но все равно никакой конкретной информации не давали. Подумал, посовещался с коллегами и со своими руководителями. Они поддержали мое решение перейти в "Комету". Из Загорска сначала отпускать не хотели. Но мне удалось передать все мои дела коллегам и убедить местных руководителей разрешить переход в "Комету". Вот так моя мечта начала осуществляться.
— Для ученого и конструктора, который работает в секретной организации, всегда — и в прошлом и сейчас! — Академия наук кажется очень далекой, почти инопланетной цивилизацией. Пожалуй, только первым лицам, главным конструкторам (далеко не всем!) иногда удается заполучить заветное "академик". Как же удалось это моему герою?
Он улыбается в ответ:
— Путь был сложным, но успешным. В "Комете" я начал работать в подразделении, которое занималось физическими основами создания космических систем специального назначения.
— А проще?
— Исследованиями фоноцелевых обстановок…
— А если еще проще?
— Есть носители ядерного оружия, а также есть реальная фоновая обстановка, в которой они перемещаются. А эти носители необходимо обнаруживать на сложных фонах. Ведь был разгар холодной войны, поэтому требовались новые подходы к анализу того, чем располагает потенциальный противник и парировать угрозы с его стороны…
— Уже чуть понятнее…
— Я пришел из вуза, где меня хорошо подготовили к научной деятельности. В ЦНИИ "Комета" я начал работать в отделе, где занимались преимущественно разработками систем оптического диапазона спектра электромагнитных волн, хотя в организации выполнялись также разработки в области радиолокации, и в других областях. Мой руководитель направил меня сначала в группу, которая занималась исследованием факелов баллистических ракет и созданием их моделей. Этой проблемой занимались в "Комете" и ранее, она была чрезвычайно актуальной и сложной. Задача заключалась в том, чтобы из космоса обнаружить и определять, откуда и какая именно ракета стартует. Позже я возглавил это подразделение, и работа была доведена до конца. Мы с большой кооперацией различных организаций создали модели факелов 54 типов баллистических ракет, которые тогда существовали в мире. Это позволило понять, какие физические методы, технологии и технические средства необходимы для того, чтобы обнаруживать из космоса факелы ракет.
— У каждого типа ракет свой "характер"?
— И "биография". По факелу можно определить многие параметры. Для исследования факелов ракет были выполнены широкомасштабные комплексы теоретических и экспериментальных работ с участием замечательных специалистов из многих институтов и предприятий. Назову лишь некоторых из них: Ю. П. Кулешов, Л. С. Сверчков, А. И. Лазарев, Е. О. Федорова, Н. И. Аржененко, В. А. Герасимов, В. Д. Тихомиров и многие другие. Для проведения исследований были созданы различные научные приборы (радиометры, спектрометры, фурье-спектрометры, и другие), которые устанавливались на различных самолетах и кораблях, а также на космических аппаратах. Некоторые из этих приборов, в частности, использовали и космонавты при проведении наших экспериментов. Программы исследований были разнообразными и необычными, а потому очень интересными…
— Затем в "Комету" пришла новая тема, которая вас очень заинтересовала. Речь шла об обнаружении подводных объектов неакустическими методами. Американцы тогда хвалились тем, что они создали практически бесшумные ударные подводные лодки, которые обнаружить невозможно! Этакие океанские "невидимки".
— Ядерная триада — это носители ядерного оружия — баллистические ракеты, авиация и флот. Необходимо было обнаруживать не только, самолеты и корабли, но и любые чужие объекты, которые находились, в том числе под водой, а также обеспечить скрытность аналогичных своих объектов. Задачи чрезвычайно сложные. К их решению были привлечены мощные научные силы в нашей стране. Да, мне нравилось заниматься факелами. Там физика интересная, но тут появилось совсем новое направление, новые физические, а, точнее, гидрофизические поля…
-… по которым никто не ходил?
— Да, действительно, практически никто не ходил. У нас возникали самые фантастические идеи, как именно из космоса можно находить под водой эти самые "черные дыры". Я сразу понял, что что-то должно происходить с морским волнением. Пространственно-временная структура волнения должна что-то подсказывать. Но, что именно? Нужно искать аномалии в пространственно-частотных спектрах. А какие аномалии? Только в экспериментах можно это определить. Предложил, как можно провести один из них. Требуется использовать два вертолета. "Зачем?" — спрашивают. Доказываю, что необходимо установить различную аппаратуру и проводить синхронную или квазисинхронную съемку с разных высот. Один вертолет должен вести ее с высоким разрешением, а второй должен захватывать большую площадь. "Давай" — мне говорят. Выделили нам два вертолета. Ми-8 — красавцы такие! Написали методику проведения экспериментов, придумали, как ее реализовывать. А. И. Савин поддерживал наши идеи, потому что он всегда стремился к необычному, новому…
1975-й год. Меня первый раз послали на Север для участия в проведении комплексных летно-морских экспериментов. Руководил экспедицией Станислав Иванович Шамаев. Замечательный человек, энтузиаст, увлекающийся своим делом, но достаточно "колючий". У него часто были проблемы с начальниками. Я работал не в его подразделении, но у нас с ним была "идейная дружба", поэтому ко мне он относился очень хорошо. С. И. Шамаев поручил мне заниматься оптическим блоком натурных экспериментов. Один из них был очень интересным. "Командирские начала" у меня были — еще со стройотрядовских времен. Любил все организовать, выстроить, как надо. Это у меня неплохо получалось. Выслушивал других, но и требовал, чтобы меня слушались. В общем, старался не только принимать правильные решения, но и добиваться их выполнения… Мне доверили возглавить группу, которая должна была выйти в море на корабле и провести глубинное лазерное зондирование. В группу кроме меня входило еще шесть человек.
— Где все происходило?
— Североморск. Сентябрь. Погода потрясающая. Солнечно, тепло. Я ходил в белом плаще. По поручению руководства экспедицией мне дали пакет, и поручили отправляться в город Полярный, чтобы передать пакет командиру дивизиона, получить разрешение на выход в море и организовать проведение натурного эксперимента. Пакет вскроют, а там должно быть сказано, чтобы выполняли мои инструкции. Приезжаю на место и являюсь в штаб. Командир смеется: "Мне сказали, что приедет молодой человек в белом плаще. Так и есть!". Со мной приехало еще шесть научных сотрудников. Один из Института океанологии АН СССР и пять человек из Минского института физики. С нами гидрооптическая аппаратура, лебедку которой необходимо было установить на палубе корабля, а с помощью погружаемого лазерного блока провести глубинные исследования в открытом море. Синхронные измерения должны были проводиться с бортов самолетов и вертолетов. Командир дивизиона открывает пакет, в котором должны были быть все распоряжения, но там указаны только координаты точки, куда должен прийти корабль, и написано, что остальные инструкции будут даны устно.
Он спрашивает: "И это все?" Я подробно рассказываю о том, что нужно сделать. Командир удивляется, мол, неужели сверху можно посмотреть под воду и оценить обстановку там?! Командир дивизиона заинтригован и говорит, что сам пойдет в море. Я ему заявляю: "мне нужно к палубе приварить лебедку, чтобы опускать лазерный прибор под воду". Он отвечает: "палуба только что покрашена суриком! А тут сварка…" Сели ужинать. Все прошло хорошо, как и положено — "по-флотски". Ранним утром командир вызывает боцмана, нет, не приказывает ему, а просит убедительно "помочь науке". Во время проведения эксперимента я "носился" по кораблю, а шторм был приличный. Почти всех матросов укачало, а я волн не замечал — еще бы, все получалось! В конце концов, эксперимент был проведен практически идеально. Вышли в нужную точку, под нами произошло то, что и требовалось. Мы опустили свой лазерный прибор, сделали профили… В общем, все померили… Результат получили потрясающий, просто уникальный!
— Детализировать не будем — все-таки наш военно-морской флот!
— И командир дивизиона был доволен, так как "принял участие в историческом событии", как он выразился. В "Комете" же убедились, что я могу организовывать и проводить сложные натурные эксперименты. В следующем году я уже был на двух полигонах. Появилась мечта — сделать аэрокосмическую систему для решения этой проблемы.
Продолжение следует