К чему придут вузы в погоне за рейтингами? На Западе экономика лучших университетов уже сравнима с ВВП крупных стран, а обучение ведется по интернету. Пойдет ли Россия по общему пути, и что на самом деле обозначает рейтинг? На вопросы Pravda. Ru ответил руководитель исследовательской группы проекта "Национальный рейтинг университетов" Алексей Чаплыгин.
— Когда мы читаем списки победителей университетского рейтинга, мы считаем, что это максимально объективная информация. Но есть ли у нее какой-то коммерческий подтекст? При составлении рейтинга берется только научная составляющая, или все-таки рейтинги выполняют функцию привлечения средств в университеты?
— Конечно, имеется коммерческая функция, она уже стала неотъемлемым свойством рейтингов университетов. Сами они задумывались изначально, еще в конце ХХ века, как система выбора образовательных программ и факультетов абитуриентами во всех университетах и колледжах США. Система называлась по имени создавшего ее журнала U. S. News & World Report. И тогда рейтинг совершенно не был коммерциализированным.
Затем появился Шанхайский рейтинг — это академический рейтинг университетов, который тоже не нес никакой коммерческой функции, просто выполнял задачу мотивировать администрации китайских университетов к развитию и занятию высоких мест в мировой "табели о рангах" в науке и высшем образовании. Дальше появились еще несколько международных рейтингов, и вот здесь началась коммерциализация.
— Не появился ли после этого соблазн у университетов подсуетиться и вырваться вперед в рейтинге — не для того, чтобы улучшить образование, а для того, чтобы привлечь больше студентов на платной основе?
- Именно это и начало происходить. Мало того, начался не просто рекрутинг платных студентов на образовательные программы, но и битва за ресурсы для исследований.
Надо признать, что международные рейтинги университетов, наряду с позитивной ролью, которую они играют уже на протяжении полутора десятков лет, сыграли и негативную роль. В первую очередь это связано с тем, что все значимые и международно признанные рейтинги университетов в первую очередь измеряют и оценивают исследовательскую миссию университетов.
Из-за этого университеты мирового класса уходят от образовательной миссии, гораздо меньше внимания ей уделяют. В большей степени начинается вложение дополнительных ресурсов — и интеллектуальных, и финансовых, и организационных, — в исследовательскую миссию.
Создаются новые лаборатории, университеты соревнуются за то, чтобы привлечь как можно больше талантов, звезд в свои лаборатории, оседлать там самые интересные направления исследований, привлечь под это и бюджетные ассигнования, и частные инвестиции. Во многом благодаря как раз рейтингам университетов мы наблюдаем раздувание научных пузырей вокруг исследовательских университетов.
— Российские вузы очень слабо представлены в международных рейтингах. При этом мы понимаем, что их реальный уровень выше признаваемого. Связано ли это с тем, что в Советском Союзе университеты фактически выполняли только образовательную функцию, а исследования велись в НИИ, КБ и так далее?
— На самом деле если сейчас рассмотреть, сколько советских и российских выпускников занимают профессорские позиции в западных вузах, то можно построить свой рэнкинг, и там будут представлены и МИФИ, и МФТИ, и Новосибирский госуниверситет, и другие вузы.
— Однако если посмотреть в западные рейтинги, мы увидим там одинокий МГУ, и тот — где-то на седьмом десятке.
— Согласно экспертным оценкам, МГУ всегда занимал одну из высших позиций. Что же касается рейтингов, российские вузы не попадают в них, потому что не соответствуют специфическим критериям, а МГУ попадает, потому что отлично соответствует одному критерию — там учились или работали почти все нобелевские лауреаты страны.
Но это не значит, что на Западе знают только МГУ. Вспомните хотя бы культовый сериал The Big Bang Theory ("Теория большого взрыва"). Там главные герои — молодые ученые — говорят про дворника "он закончил Ленинградский политех, так что не надо браться спорить с ним о физике".
Как мы к этому пришли? Советская система образования была построена на индустриальных началах. Были известные постановления 1930-х годов, сломавшие образовательную модель, которая копировалась и в Царской России, и в ранней Советской России с германских моделей.
Задачи индустриализации страны привели к тому, что заимствованная модель была сломана. Началось создание и развитие новых университетов по отраслевому принципу. Все было направлено на то, чтобы построить конвейерную систему подготовки квалифицированных кадров для новой, быстро развивающейся экономики страны. В первую очередь к кадрах нуждались оборонка, машиностроение, сельское хозяйство и, конечно же, медицина.
Эта система имела право на существование, она развивалась, и все-таки тогда не удалось до конца разрушить два исследовательских университета — это МГУ и СПбГУ, точнее на тот момент — Ленинградский госуниверситет.
К концу 1940-х — началу 1950-х годов, когда возникла острейшая необходимость в развитии атомных и космических проектов, возникли новые университеты, которые в первую очередь выполняли исследовательскую функцию. Это МФТИ и Новосибирский госуниверситет. Далее еще несколько университетов восстановили признаки исследовательских.
В новой же истории России только в середине 2000-х годов на государственном уровне началось административное мотивирование на восстановление исследовательской функции в университетах. И тогда же 29 университетов получили статусы национальных исследовательских университетов, а около 10 университетов получили статусы федеральных, в которых есть достаточно весомая часть исследовательской функции. А, соответственно, два университета — МГУ и СПбГУ — просто нарастили свою исследовательскую мощь. И они, это мое лично мнение, почти на равных конкурируют с университетами мирового класса.
— А в целом, как вы считаете, университеты должны быть исследовательскими центрами, или это просто некое подстраивание под западную систему?
— Да, должны. Невозможно выключиться из этих мировых моделей. В начале ХХ века переход от индустриальной модели общества к постиндустриальной привел к тому, что в США и в странах Западной Европы начали появляться и развиваться исследовательские университеты нового типа. Сейчас мы пытаемся их догонять, но исследовательские университеты мирового класса переходят уже совершенно на новый уровень. Это исследование не просто для того, чтобы что-то исследовать, это не только фундаментальные исследования, но и прикладные, которые в разумных временных рамках позволяют коммерциализовать результаты прикладных исследований, и уже начать создание предпринимательских высокотехнологичных компаний, которые возникают именно на результатах прикладных исследований.
В 1980–1990-х годах это закладывалось в Силиконовой долине. Сейчас Силиконовая долина — просто совершенно иная жизнь, это марсианские хроники. Эти люди сейчас правят бал на всем земном шаре.
Там совершенно иная экономика, там только мозги работают, и на эти мозги привлекаются совершенно необыкновенные ресурсы. Так вот, сейчас мы наблюдаем интересный переходный момент: университеты переходят от просто исследовательской модели уже к модели 3.0 или 4.0. Университеты не просто выполняют предпринимательскую миссию, а вокруг них начинает формироваться своя экономика.
Ровно год назад практически одновременно два ведущих университета, которые входят в Топ-3 всех глобальных рейтингов, — это Гарвард и MIT, — выпустили отчеты по тому, какая экономика сложилась вокруг них. Эта экономика завязана на компаниях, которые создали их выпускники.
Так вот, по оценкам Гарварда, в 2015 году их экономика стояла где-то на уровне экономики ФРГ, или даже чуть больше. MIT оценил экономику, созданную его выпускниками, чуть-чуть поскромнее, где-то на уровне экономики Индии либо России по ВВП. Так вот, вокруг 15-20 университетов мирового класса совершенно точно формируется экономика, и от этого невозможно уйти. Поэтому и рейтинги должны идти за этим — не просто замерять образовательную, исследовательскую, предпринимательскую деятельность, чем и наш национальный рейтинг университетов занимается, но уже переходить к тому, чтобы выявлять именно эти ростки будущего в университетах.
В нашей стране похожую модель пытается реализовать ректор МГУ Виктор Садовничий. Уже на протяжении последних двух лет у него в МГУ реализуется такой амбициозный проект как создание своей собственной долины, не похожей на Сколковский проект. Это инновационная долина "Воробьевы горы", где предполагается мотивирование на создание стартапов на основе перехода или слияния фундаментальных и прикладных исследований, и дальше уже развитие этих стартапов в нормальные, хорошие компании.
Пока это все красиво выглядит, но реально мы еще не видим таких достижений в капитализации стартапов, которые мы наблюдаем в Западной Европе и в США. Но это перспективное направление.
— Получается, что университеты превратятся в конкурирующие высокотехнологичные компании, которые будут набирать абитуриентов фактически для обучения и последующей работы?
— Возможно, что мы придем к этому. Мы уже наблюдаем в западных университетах мирового уровня, что за образование отвечает не профессура, которая, в первую очередь занимается исследованиями и ответственна за создание хорошего, научного, востребованного продукта. Сейчас возникли так называемые "моки" — massive online courses, к которым подключены многие миллионы студентов. То есть университеты уже какую-то часть времени в своем образовательном процессе тратят не на очное обучение, а на отсыл студентов к этим "мокам".
Профессура не сильно заинтересована в занятиях образовательным процессом, в развитии своих педагогических навыков. Она это делегирует постдокам — выпускникам аспирантур, которые либо уже защитили PHD-диссертации, либо собираются защищать. У нас это всю жизнь были либо аспиранты, либо ассистенты на кафедрах. Вот именно они и занимаются образовательным процессом.
Я не знаю, насколько это правильно или неправильно, но такая вещь идет, и наши ведущие университеты тоже по тем же лекалам перестраиваются.
Беседовала Ольга Таболина
Подготовила к публикации Мария Сныткова