Писатель, журналист, ведущий рубрики Pravda. Ru "Чаепития в Академии" Владимир Губарев побывал в легендарном подземном Горно-химическом комбинате в Красноярске-26 (Железногорск). В настоящее время историческая миссия комбината — защита Родины и участие в создании оружия сдерживания — завершена. Все производства переориентируются на гражданскую продукцию.
Говорят, что рыба возвращается…
В это трудно поверить, но вдоль "полки" — насыпанной части реки вдоль подземной части комбината — маячат лодки рыбаков, что свидетельствует о наличие рыбы. А ведь совсем недавно водолазы жаловались, мол, теперь их "уловы" — они выбирают рыбу с фильтров водозабора — стали совсем "маленькими": едва на уху хватает. Кому же верить?
Сколько же воды потребовалось для нормальной работы реакторов? Среди работников комбината есть "любители статистики". Они утверждают, что за все время, пока на реакторах вырабатывался плутоний, через системы охлаждения протекла речка, ширина которой десять метров и такая же глубина, которая дотянулась бы до Луны. В общем, такой канал способен был бы подарить спутнице Земли жизнь…
Стоп! Утверждение фантастическое. А как же атмосфера, которой там нет? Оказывается, система снабжения воздухом подземелий комбината столь же могуча и велика, что она могла бы создать и "атмосферу Луны"!
Действительно, фантастика…
А теперь слово цифрам и фактам.
Сердце "водокачки" — так называли реакторщики систему водоснабжения — циркуляционные насосы. Их надежная работа — гарантия безопасности, а потому делалось все, чтобы ничто не могло остановить их. Предусматривалось три системы энергоснабжения, которые не зависели друг от друга. Линии передач шли не только от Красноярской ГЭС, но и от ГРЭС и ТЭЦ. Плюс к этому работала собственная электростанция, и всегда были наготове авиационные турбины. Так что без энергии циркуляционные насосы остаться не могли.
И, естественно, без воды тоже. Была создана под землей специальная емкость, из которой в случае отказа всего и вся вода под силой собственной тяжести подавалась бы на реактор. В общем, он не мог оставаться без воды — это главное, о чем предупреждал И. В. Курчатов еще при пуске первого реактора.
А теперь о воздухе.
Свидетельствует начальник цеха Г. А. Кухаренко:
"Невероятный комплекс представляет собой промышленная вентиляция подземных сооружений комбината. Эта система обеспечивает приток и удаление миллионов кубических метров воздуха в час, их распределение по многочисленным объектам и вентиляционным каналам подгорной части комбината. За время работы вентиляционных установок прокачано примерно два триллиона кубометров воздуха (две тысячи кубических километров).
Для обеспечения надежной вентиляции производственных помещений ГХК Невским машиностроительным заводом были изготовлены уникальные вентиляторы производительностью один миллион кубометров в час. Первый такой вентилятор заработал в подземном объекте 19 октября 1957 года, две недели спустя после запуска первого спутника. Всего оборот воздуха обеспечивают восемь приточных и вытяжных систем, в каждой по два вентилятора, один в работе, один в резерве. Стоит упомянуть и о том, что зимой воздух в производственных помещениях подогревается, а летом охлаждается, то есть приточный воздух как в летнее, так и в зимнее время имеет постоянную температуру, создавая при этом комфортные условия для работы персонала промплощадки".
В Музее комбината схема снабжения водой и воздухом представлена довольно подробно. А еще совсем недавно все эти данные были глубоко засекречены. И связано это было с тем, что до нынешнего дня в мире такого оборудования не производится — слишком уж оно сложное и дорогое.
Исключение, пожалуй, составляет лишь снаряжение для подводных работ. Костюмы водолазов нынче легкие, прочные, надежные. Но все-таки особое внимание привлекает самый первый костюм, в котором специалисты опускались на дно Енисея. Уж очень он непривычен! Однако следует помнить, что первые строки биографии комбината начинались и с первых погружений в Енисей…
Водолазы раньше набирали по мешку рыбы за одно погружение. А теперь и ведро в радость. Наверное, не в количестве дело — просто за эти годы, что комбинат работал, и рыба "поумнела" — зачем ей попадать в жернова систем охлаждения реакторов!? После останова атомных монстров водяные водопады утихомирились, вот и рыба начала возвращаться в те места, где проходило ее "детство" и где многие века жили предки.
Мы ведь не можем жить без памяти о прошлом, не так ли?
Иногда историков советского времени упрекают, мол, они нагнетают обстановку, утверждая, что американцы собирались атаковать СССР с помощью ядерного оружия. На самом же деле ничего подобного не было! А ссылки на бомбардировку Хиросимы и Нагасаки не состоятельны, так как они были вызваны необходимостью разгрома Японии.
Не буду ссылаться на трагедию Японии — она очевидна. Приведу лишь один факт. Это так называемая операция "Чарнотир", разработанная еще к лету 1948 года, то есть в то время, когда ядерного оружия в СССР еще не было. Документы свидетельствуют, что операция должна была начаться с налетов на крупные административные и промышленные центры Советского Союза. Планировалось сбросить 133 атомные бомбы на 70 городов, из них 8 — на Москву, 7 — на Ленинград. После первого удара должен был последовать второй, в котором предполагалось использовать еще 200 атомных бомб.
Среди городов, по которым предполагалось нанести ядерный удар, значился и Красноярск.
Чтобы полностью обезопасить комбинат по производству плутония от такой атаки, было решено построить его под землей. Горно-проходческие работы поначалу вело Первое управление, почтовый индекс которого было п/я 9. С тех пор Красноярск-26, получивший затем нынешнее название "Железногорск", ветераны упрямо называют "Девяткой".
Из воспоминаний А. Б. Соколова:
"В апреле 1963 года группа из 12 молодых специалистов из Ленинграда прибыла в Сибирь. Первые впечатления от завода: туннели, полумрак, шахтерские каски, катаемые по "улицам" вручную полуразбитые вагонетки — никак не укладывались в рамки обычных представлений о предприятии. Это и отпугивало и привлекало. Первые рабочие шаги.
Пришлось срочно осваивать новые виды работ, приобретать навыки, не свойственные инженерам-химикам. Занимались технологией сварки и методами контроля ее качества, принимали от монтажников "квадраты" трубных коридоров и так далее. До сих пор в памяти открытый поперечный разрез "нитки". Это что-то огромное и бесконечное в полумраке с не полностью уложенными плитами людского ходка.
Подъем стройки, ее размах, энтузиазм рабочих передавался и нам, молодым. Общим правилом для каждого из нас оставалось до сих пор: начал дело — доведи до конца, не оставляй незаконченным, не передавай на других! До настоящего времени сохранился у нас напряженный ритм работы того времени".
Мне кажется, что ветеран ГХК очень точно определил гарантию успеха всего, что делается сегодня на комбинате: начал дело — доведи до конца!
Зал огромный. Человек кажется в нем песчинкой, а потому хочется прошагать из одного угла в другой, мол, смотрите — ничего не страшно!
А под ногами атомный огонь, закованный в металл и бетон.
Надежно ли?
Хозяева этого уникального хранилища убеждают: атом закован прочно, закрыт хорошей защитой, а потому покорен. В это легко убедиться, если припасен дозиметр. А он припасен, показывает вполне успокоительные цифры — ничуть не выше они, чем на улице.
Уф! Значит, можно шагать по залу, ступая по крышкам, за которыми и прячется тот самый атомный огонь, что горел в реакторах совсем недавно, даря людям свет и тепло.
"Сухое хранилище" — звучит обыденно, и не очень понятно, а потому отправляемся к хозяину этого промышленного гиганта, именуемого "Изотопно-химический завод".
Директор представляется: "Владимир Иванович Мацеля".
Я интересуюсь:
— Откуда такая странная фамилия?
— Мои родственники по отцовской линии в свое время жили в Белоруссии. И там есть целая деревня, где все носят такую фамилию. Здесь же фамилия, действительно, редкая — я всего одного человека встречал с ней. А в Белоруссии однофамильцев много…
— Уникальность не только в фамилии, но и в тех утверждениях, что от работы вашего завода зависит судьба всей атомной энергетики, мол, вы то самое ключевое звено, которые открывает ей путь в будущее. Так ли это?
— Конечно, сказать можно, что зависит судьба энергетики, но это относится к любому ядерному объекту. Просто каждый делает свое дело, и играет свою роль в атомном комплексе. Наша роль заключается в так называемом "заднем дворе"…
— Что это такое?
— Мы отвечаем за то топливо атомных станций, которое уже побывало в реакторе. Мы его безопасно вывозим, безопасно перегружаем, безопасно храним. Это то, что мы делаем сегодня. В ближайшем будущем мы начнем его безопасно перерабатывать.
— Вы не случайно повторяете слово "безопасно"?
— Конечно. Это основополагающее понятие в нашей работе. Можно сколько угодно производить электроэнергии, сколько угодно потратить топлива, но потом с ним надо что-то делать.
— Предлагается оставить его в покое на 300-400 лет?
— Это тоже выход. Но нужно считать и деньги, и риски. Сколько будет стоить хранение этого топлива? Где-то возле станции, или где-то под землей… Или мы уже сейчас перейдем к тому, что начнем вовлекать его в ядерный топливный цикл, экономив тем самым исходное сырье, которого в природе осталось совсем немного.
— Вы именно этим занимаетесь и опережаете других?
— На площадке два хранилища. Одно "мокрое", где находятся отработавшие сборки реакторов ВВЭР — 1000. Тут мы не новички, и не единственные в мире, кто занимается подобным хранением. Правда, делаем мы иначе, чем другие. Наше "мокрое" хранилище кардинально отличается, к примеру, от французского. И конструкцией, и системами безопасности… А вот по "сухому" хранилищу мы идем впереди всех, ничего подобного в мире нет. Мы с гордостью показываем его не только соотечественникам, но и гостям из-за рубежа, и не было человека, который не восхищался бы им. Действительно, чудо…
— Красиво! Если же красиво, то, значит, и эффективно, надежно и безопасно. Как конструктор (правда, в далеком прошлом) могу это подтвердить: хорошая машина всегда красива!
— Казалось бы, должен привыкнуть, но пока не могу не восхищаться этими творениями рук человеческих…
Только факты: "Действующее водоохлаждаемое ("мокрое") хранилище введено в эксплуатацию в 1985 году, как первая очередь завода РТ-2, и предназначено для технологической выдержки отработавших тепловыделяющих сборок (ОТВС) российского производства реакторных установок ВВЭР-1000 России, Украины и Болгарии.
27.02. 1986 проведена перегрузка первой сборки в "мокрое" хранилище ОЯТ.
Система обращения с ОЯТ предназначена для проведения технологических операций по приему, расхолаживанию и разгрузке контейнеров, загрузке в чехлы хранения и непосредственно само хранение ОТВС с выполнением вспомогательных операций, обеспечивающих безопасную эксплуатацию хранилища.
Хранение ОТВС осуществляется в отсеках бассейна выдержки под слоем химически очищенной и обессоленной воды при минимальном уровне над ОТВС не менее 2,5 м, что обеспечивает надежную защиту от всех видов излучений. Система водоснабжения хранилища замкнутая, без сброса воды в окружающую среду.
В настоящее время завершается реконструкция хранилища, предусматривающая повышение безопасного хранения ОТВС и увеличение вместимости хранилища до 8600 тонн по диоксиду урана".
— Итак, вы забираете отработанное топливо с атомных станций, и что дальше?
— Пока храним… Но уже в этом году у нас будет построен первый комплекс Опытно-демонстрационного центра.
— Это требует пояснений…
— Уже создана технология переработки ядерного топлива. Речь идет о реакторах ВВЭР-1000. Однако в промышленном масштабе она не отработана, вот этим мы и будем заниматься. Технология создана учеными Радиевого института и "Девятки", то есть ВНИИНМ имени А. А. Бочвара — это наши научные руководители. Технология не только была разработана, но и проверена в горячих камерах на реальном топливе. И в институтах, и в нашей заводской лаборатории, которая сейчас называется "Центром инноваций".
— Это дань моде или реальность?
— А вы ее можете посмотреть…
— Обязательно!… Образно говоря, мы стоим сегодня перед новым миром непознанного, и именно вам предстоит войти в него и работать там?
— Да, это так. С топливом реакторов ВВЭР-440 на "Маяке" работают уже довольно давно, а потому нельзя говорить, что мы первопроходцы. Там все начиналось. Просто мы начинаем создавать и осваивать другую технологию, более современную и эффективную. Еще в 80-е годы была технология переработки, и для нее строился у нас РТ-2. Однако завод не отвечал новым требованиям по экологии, и потому его строительство тормозилось, а затем было прекращено. И это хорошо!
Новый завод, который мы создаем сейчас, отличается тем, что в нем не будет жидких радиоактивных отходов. Это самое главное! Вся идеология завода была построена именно на этом — исключить жидкие отходы. Это самая опасная составляющая атомной энергетики. Закачивать под землю их нельзя, сбрасывать в окружающую среду — там более, а что же с ними делать? Минимизируются жидкие отходы на самом начальном этапе. Если у французов есть Ла-Манш, куда они спокойно сбрасывают отходы, то нам сбрасывать в Енисей никто не позволит, да и мы сами это никогда на это не пойдем. Поэтому в проект и технологию сразу же были заложены четкие установки: без жидких отходов.
— Почему вы упоминаете только французов, и ни слова об американцах, англичанах и японцах?
— Серьезной и большой переработкой занимаются, конечно, только французы. Американцы настроены в основном на хранение, оставляя потомкам всю "головную боль" по переработке топлива, потому что это очень непростая проблема. Они следят, безусловно, за нашими и французскими работами. Брожение среди ученых там есть, все чаще появляются публикации, что им пора заняться проблемой переработки. Тот завод, который был построен в Японии, до сих пор не запущен. Работы идут, но пока конца им не видно. Так что, если говорить серьезно, переработка есть только у французов.
— А почему так необходима переработка топлива?
— Во-первых, жалко, что будет пропадать очень ценное сырье. Урана-235 в нем столько же, сколько в природном уране, и зачем его терять?! Перерабатывая, мы опять вовлекаем ценный делящийся изотоп в технологическую цепочку. Кроме очевидной пользы есть еще и косвенная: мы облегчаем работу первичных заводов, где идет добыча и обогащение урана.
И, во-вторых, в процессе переработки мы отделяем и концентрируем те опасные с точки зрения активности элементы, переводим их в менее опасную фазу — остекловываем, и в том виде их легче хранить. Отработавшее топливо в "мокром" хранилище требует большого внимания — это и подготовка воды, и энергоснабжение, и контроль за процессом. Все это мы успешно делаем. Но чтобы повысить безопасность материалов, надо перевести их в "сухое" хранение. Однако это все-таки "отложенное решение": рано или поздно отработавшее топливо надо перерабатывать.
— А воду из "мокрого" хранилища куда деваете?
— Она там и остается. Вся вода — а это порядка 30 тысячи кубических метров — за пределы хранилища не выходит. Она циркулирует внутри. Правда, порядка тысячи кубов в месяц испаряется, и мы добавляет новую воду такого же качества. Внутри здания функционирует два контура: бассейн, теплообменник и опять бассейн. С другой стороны теплообменника еще один замкнутый контур, который опять-таки никак не связан с окружающей средой.
— Комбинат давно уже ничего не сбрасывает в Енисей?
— Если говорить о площадке, где находятся все хранилища, то отсюда вообще ничего никуда не сбрасывается. А тем более в наш Енисей. Раньше вода Енисея проходила через контуры Реакторного завода, но реакторы уже остановлены довольно давно, поэтому сброса в Енисей сейчас нет. Только с холодильников вода уходит в Енисей. Она поступает из реки, проходит через рубашки холодильников и возвращается назад. В ядерной технологии она не участвует.
Только факты: "Создание на ФГУП "ГХК" "сухого" хранилища ОЯТ является продолжением технологической цепочки обращения с ОЯТ по замыканию ЯТЦ.
Проектом предусмотрена доставка ОЯТ с АЭС в виде пучков твэлов, загруженных в ампулы. Ампулы доставляются в специально защищенном транспортном контейнере по железнодорожным путям на ФГУП "ГХК". Здесь их перегружают из транспортного контейнера в герметические пеналы хранения и устанавливают в герметичные пеналы хранения и устанавливают в герметичные гнезда хранилища. Такая система хранения обеспечит безопасность длительного технологического хранения ОЯТ с возможностью в последующем передачи его на радиохимическую переработку или подземную изоляцию.
Проектная емкость хранилища составляет 33 000 тонн, из них: 8600 т для ОЯТ ВВЭР-1000; 24 400 т для ОЯТ РБМК-1000".
— Вы слово "отходы" стараетесь не употреблять, почему?
— Отработавшее ядерное топливо, конечно же, не отходы. Да, они есть. Надо понимать, что в результате работы Реакторного, Радиохимического и нашего заводов образуются радиоактивные твердые отходы. Мы с ними работаем. Но это не то топливо, которое мы транспортируем, храним и собираемся перерабатывать. Для нас — это сырье. И у меня язык не поворачивается называть это "отходами" "Черные зеленые", о которых вы упомянули, специально смешивают понятия "отработавшее топливо" и "радиоактивные отходы", чтобы запутать и запугать людей. К сожалению, это им зачастую удается. Но тут уже надо говорить о порядочности и честности.
— Главная цель переработки — МОКС-топливо?
— В том числе… Одно из перспективных направлений — выделение изотопов. При облучении в реакторе помимо изотопов образуется и плутоний, который сам по себе является ценным энергетическим сырьем, и здесь же на площадке он будет выделяться отдельной фракцией вместе с ураном. Их-то в будущем мы будем использовать для МОКС-топлива. Однако часть урана будет работать в водо-водяных реакторах, так что нельзя говорить, что мы рассчитываем только на "быстрые" реакторы. Весь топливный спектр постараемся охватить.
— Вы так привержены плутонию?
— Я просто знаю, сколько его наработано за минувшие годы. Не использовать этот ресурс в атомной энергетике неправильно.
— А откуда вы знаете?
— У меня работа такая…
— А что вас связывает с Томском?
— Я там родился и учился. Три года отработал в Красноярске на химико-металлургическом заводе, там получали литий, а с 91-го года здесь. Двадцать один год отработал в "Шахте" на Радиохимическом заводе, а потом перешел сюда.
— Интересно, а вам нравится "Шахта", город, ваше предприятие?
— Во-первых, сам город нравится. Нравится природа, то, что здесь есть горы, своеобразный ландшафт — рельефный. Это — "просто нравится". И второе: мне нравится работать на Изотопно-химическом заводе потому, что это на открытом воздухе…
— Неожиданно?!
— Практически все, что обновляется и строится здесь заново, приобретает вид современного предприятия. Я много ездил на другие предприятия, а потому могу сравнивать. И везде, особенно на старых заводах, мне не хватало какой-то внутренней эстетики. Здесь же когда я иду на завод и вижу среди леса новые корпуса, правильно построенные, красиво покрашенные, аккуратно сделанные, — все это не только радует глаз, но и заставляет людей иначе относиться к тому, что им доверили. Когда вокруг тебя все хорошо, то и работать хочется тоже хорошо.
— У вас тут, говорят, есть "лесные братья"? Я прочитал объявление на стенде, мол, "опасайтесь лесных братьев"?
— Речь идет о технике безопасности. Вокруг предприятия тайга, а потому много разных животных. Недавно дважды видел, к примеру, лису. Ближе к осени появляются медведи. И помимо разных таежных обитателей здесь очень много клещей. Вот их и надо опасаться — их-то мы и называем "лесными братьями".
— У вас в штатном расписании есть и лесники?
— Да. К заводу относятся порядка 140 километров дорог, и за ними надо следить. Плюс к этому есть и лесные участки. А там вырубка деревьев и другие заботы, связанные с тайгой. Это довольно большой объем работ, а потому и приходится держать лесников в штате завода. Мужики крепкие, закаленные. В любое время готовы выйти в тайгу…
— Невооруженным глазом видно, насколько масштабно идет работа по строительству завода. Когда вы планируете все завершить?
— К концу 2015 года заканчиваем вторую очередь сухих хранилищ. Планируем завершить и первую очередь комплекса Опытно-демонстрационного центра. До 18-го года он будет построен полностью с производительностью до 250 тонн в год. А потом планы уже более масштабные. "Обкатав" технологию, будем строить аналогичные блоки, чтобы перерабатывать отработанное топливо уже до 1000 тонн.
— Чтобы хватило МОКС-топлива и для БН-800 и для БН-1200, который проектируется, и для других "быстрых реакторов"?
— Задача: обеспечить переработку топлива опережающими темпами, чем выработка реакторов. Если переработку топлива — я сейчас говорю о реакторах ВВЭР-1000 — не организовать, то на станциях возникнут проблемы с его хранением. То есть отработанного топлива будет больше, чем можно будет вывозить — хранилища АЭС переполнятся. А если уж принята концепция переработки, то медлить нельзя.
— Но есть еще и реакторы РБМК?
— С их топливом проще. Наше хранилище по объему достаточно для размещения всех сборок РБМК, которые сейчас уже есть и которые будут накоплены в будущем. Мы их вывезем со станций и здесь разместим. Пока о переработке этого вида топлива речи не идет. Есть более ценное и богатое сырье, я имею в виду топливо реакторов ВВЭР-1000.
— 70 лет потребовалось атомной отрасли, чтобы завершить полный цикл. Я имею в виду пуск первых реакторов для наработки плутония и захоронение сборок?
— Наш Радиохимический завод был пущен в 1964 году, а в 2012 мы загрузили последние облученные блочки. Были люди, которые пускали завод, а теперь присутствовали на завершающей операции. Полвека проработали они в "Шахте"! Всю свою сознательную жизнь…
— Необычная судьба все-таки у комбината! Казалось бы, выполнил свою миссию — обеспечил оборону страны, вот и конец наступает, а он все начинает заново! Я имею в виду и ваш завод… Если раньше вы гарантировали безопасность страны, то теперь вы становитесь гарантом развития атомной энергетики. Разве не так?
— Историческая миссия комбината — защита Родины и участие в создании оружия сдерживания — завершена, полностью закончена. Все производства переориентируются на гражданскую продукцию. Это конверсионное направление, и очень важно, что оно полностью связано с нашей профессией. Не секрет, что в 90-х годах, когда конверсия провозглашалась главной целью, наши предприятия занимались всем, что было им совсем не свойственно — от выпуска телевизоров до оборудования для молочных заводов.
Сейчас удалось переориентировать наши предприятия в том направлении, где мы сильны и где можем принести реальную пользу стране. И мы не растеряли людей, нам не пришлось увольнять специалистов… Это очень важно. Напрямую мы оружие не делали, а создавали только его компоненты, но причастность к очень большому делу чувствовали. Это ощущение осталось в коллективе и сегодня. Оно рождает убежденность, что и новые задачи мы способны решать, как это было в прошлом.
— Кто в истории "Атомного проекта" для вас главный авторитет?
— Я все-таки химик-технолог, а потому назову Юлия Борисовича Харитона и Андрея Анатольевича Бочвар… Это были удивительные люди! Быть первопроходцем интересно и ответственною. В какой-то мере и мы причастны к этому. Атомные станции — это уже привычно. А то, что делается здесь, на этой площадке — и хранилища, и Опытно-демонстрационный центр — все это принципиально новое. Посоветоваться особо не с кем, а потому чувствуешь какую-то миссию первопроходческую…
… Упоминание о лисицах, что встретил Владимир Иванович по дороге на работу, а затем Харитона и Бочвара вдруг напомнило мне об одном случае, описанном в воспоминаниях Юлия Борисовича Харитона. Правда, речь шла не о лисице, а о барсуке. Впрочем, разве это имеет значение?
Итак, слово академику Харитону:
"С Бочваром связано еще одно занятное воспоминание. Было это где-то в пятидесятых годах. Как-то он был на нашем объекте. На нашем опытном заводе внедрялся технологический прием, разработанный в его институте. Он приехал посмотреть, как мы управились. Все прошло гладко, и работа завершилась в конце дня. Был конец июня. Светлые ночи. На следующий день мне нужно было быть в Москве. Внезапно мне пришло в голову предложить Бочвару экзотическую поездку в Москву на машине в светлую ночь. Он с удовольствием согласился. Поездка действительно получилась великолепная, до сих пор помню. А где-то недалеко от Владимира водитель увидел впереди на дороге что-то непривычное, выключил мотор, и мы бесшумно нагнали огромного барсука. Никогда не думал, что в таких людных местах живут барсуки. Андрей Анатольевич, как и я, был в восторге"…
Наверное, неправильно завершать рассказ о нынешних буднях Изотопно-химического завода историей с лисицами и барсуком. А потому приведу слова академика Ю. Б. Харитона, которые, на мой взгляд, имеют прямое отношение к тем людям и событиям, что встретились нам на Горно-химическом комбинате. Он сказал так: "Сознавая свою причастность к замечательным научным и инженерным свершениям, приведшим к овладению человечеством практически неисчерпаемым источником энергии, сегодня, в более чем зрелом возрасте, я уже не уверен, что человечество дозрело до владения этой энергией… Дай Бог, чтобы те, кто идут после нас, нашли пути, нашли в себе твердость духа и решимость, стремясь к лучшему, не натворить худшего".
Мне кажется, именно таких людей мы встретили в Железногорске.
Окончание следует