Интрига сохраняется до последнего дня — так уж сложилось при присуждении Демидовских премий. И это хорошо, потому что кандидаты не подозревают, что они кандидаты, а потому не волнуются за исход голосования. А лауреаты узнают, что они лауреаты, уже по звонку с поздравлениями от сопредседателя попечительского совета Демидовского фонда академика Геннадия Месяца.
Присуждение Демидовской премии — это наивысшая оценка трудов ученого коллегами. Именно коллектив крупных ученых определяет, достоин тот или иной кандидат Демидовской премии — а что может быть беспрестанной и объективней, чем оценка твой работы научным сообществом?!
Только что стало известно, что в нынешнем году новыми лауреатами стали академики В. А. Коротеев, Р. С. Карпов и М. Я. Маров.
Удивительно, насколько точен и неожиданен выбор ученых новых лауреатов. Как известно, все происходит втайне, кандидаты неизвестны, голосование "по нобелевской системе", то есть ученые сами определяют, кто из коллег достоин столь высокой и признанной в научном мире премии, — и ошибок не случается!
Демидовскими лауреатами становятся самые достойные, и совсем не случайно потом они получают другие "высокие" премии. Ж. И. Алфёров — яркий тому пример.
У нынешних лауреатов немало общего, но все-таки их судьбы и интересы в науке разнятся столь широко, что только присуждение Демидовской премии смогло их объединить. Да, они принадлежат Российской Академии наук, и это их объединяет. Однако живут и работают они в разных городах — Екатеринбурге, Томске и Москве. Области науки весьма далекие, и что может быть общего у геологии, медицины и космических исследований?! Оказывается, "дальность" эта чисто условная, потому что именно комплексность исследований и определяет уровень науки, ее достижения, ее влияние на общественную жизнь. И нынешние лауреаты продемонстрировали это своим примером.
Мне довелось не раз встречаться с двумя из них, подолгу не только беседовать, но и дружить. С Ростиславом Карповым я познакомился только сейчас, но, оказывается, друг о друге мы знали давно, и это сразу же стерла ту грань, что существует между малознакомыми людьми — и это справедливо, так как друг о друге мы знали многое: в науке судьбы людей непременно пересекаются.
Итак, краткое представление кандидатов.
"Девственный мир природы"
Из представления на Демидовскую премию: "Академик РАН В. А. Коротеев — ведущий специалист в области палеовулканологии и металлогении вулканогенных образований, глава школы палеовулканологии на Урале, крупный специалист в области геодинамики и металлогении складчатых систем, теории тектонических и металлогенических процессов… Он является автором и соавтором более 400 научных работ, в том числе 13 монографий. Им подготовлено более 20 кандидатов и 12 докторов геолого-минералогических наук. Виктор Алексеевич принимал непосредственное участие в организации новых институтов Уральского отделения РАН: Институт минералогии в Миассе, горный институт в Перми, Институт экологических проблем Севера в Архангельске и Институт Степи в Оренбурге".
— Я прежде всего хотел бы поблагодарить своих учителей, — так среагировал академик Коротеев на известие о присуждении ему Демидовской премии, — так как без того багажа, который я смог получить за годы учебы и работы, было бы немыслимо выйти на те вершины геологической науки, которые удостаиваются столь престижной премии. Этот год для меня особенный, так как исполнилось 55 лет моего служения геологической науке на Урале. Это было бы невозможно, если бы на Урале не сложилась мощная научная школа, к которой я имею честь принадлежать. Я закончил Томский государственный университет имени В. Куйбышева в 1959 году, был направлен в филиал Научного центра на Урале и начал свою работу в должности старшего лаборанта с высшим образованием.
Прошел все ступени на научной лестнице. В 1970 году меня направили на воссоздание знаменитого Ильменского заповедника, который влачил в то время жалкое существование и мог вообще исчезнуть. Удалось не только сохранить его, но и создать там Институт минералогии. Ильменский государственный заповедник имени В. И. Ленина стал не только жемчужиной Урала и России, но и всего мира. Подобного минералогического заповедника больше нет на планете. В годы войны там работали те ученые, которые стали нашими учителями. Мы храним традиции, передаем их молодым, тем самым сохраняя научные школы.
Понятно, что основная задача геолога — исследование полезных ископаемых, так необходимых для нашего государства во все времена, — говорит ученый. — В середине 70-х годов у нас менялась парадигма всех фундаментальных геологических работ не только на Урале, но и во всем мире. Наши работы по современному и древнему вулканизму позволили перейти на новый уровень — на так называемые "плито-географические построения". Это движения земной коры, геотектоника. Работы эти начались именно в Ильменском заповеднике, коллективом, который там сложился. Мы сотрудничали со специалистами Москвы и Новосибирска, представителями других научных центров.
Мы создали первую в мире геотектоническую карту. Американцы смогли создать аналогичную карту только двадцать лет спустя. Научная школа существует в Институте геологии и геохимии с 1932 года. Первым директором у нас был академик Ферсман. Он же был председателем Уральского филиала Академии наук. Я считаю, что именно академик Ферсман заложил основы прогнозирования поиска полезных ископаемых на Урале.
Хочу отметить роль Ракетного центра имени Макеева, без помощи которого воссоздание Ильменского заповедника не состоялось бы. Ракетчики и сам академик Макеев очень сильно помогали нам и с материалами, и с техникой, а при острой необходимости и рабочей силой. Союз геологов и ракетчиков настолько тесен до сих пор, что нас просто невозможно разделить — город Миасс стал одним из прекраснейших городов России именно благодаря такому союзу.
— А дальнейшие планы? — интересуюсь у Коротеева.
— Протяженность Урала более двух тысяч километров от Сыктывкара до Оренбурга. И там и там удалось создать крупные научные институты. В Перми, Ижевске, Челябинске и других местах появились научные центры. И, конечно же, особое внимание уделялось геологии. Проводились уникальные мультидисциплинарные, инновационные работы. Причем выход в практику был очень хороший. К примеру, геологи вместе с электрофизиками создали уникальные приборы, которые помогали отличать технические алмазы от тех, что имеют высокую ювелирную ценность.
Золотая промышленность также получила прибор, позволяющий извлекать золото из породы, которая, казалось бы, не позволяла это делать. Подобные исследования касались и цинка, и свинца, и других нужных промышленности материалов. Наука Урала всегда была призвана к воссозданию минерально-сырьевой базы.
У нас проведена серия фундаментальных работ, которые дают возможность на новом уровне вести поисковые геологические исследования. Особое внимание мы уделяем Заполярному Уралу. Это богатейший район, который ждет своего освоения. Убежден, что в нынешнем веке он сыграет свою роль, столь же значительную, как в далеком и недалеком прошлом уже сыграл промышленный Урал — опорный край нашей державы.
Его изыскания в науке убедительнее всего доказывают, насколько даже далекое прошлое впитывается в современность. Казалось бы, какое отношения наша жизнь имеет к динозаврам, к тем временам, когда нынешняя природа только зарождалась в извержениях могучих вулканов и рождении новых морей, но академик Коротеев убедительно доказывает, что именно тогда появлялись месторождения Урала, которые так нужны современной России.
"Палеовулканология" — термин непривычный, но в науке он настолько уже обозначен ярко и убедительно, что остается только удивляться, насколько изучение биографии Земли актуально. И речь уже идет не только о происхождении "мертвого мира", то есть гор, вулканов, плит и прочих всевозможных камней, но и "мира живого", то есть нас с вами. Оказывается, все переплетено воедино, соединено навсегда с той самой поры, как образовалась наша планета.
И академик Виктор Алексеевич Коротеев это доказывает убедительно.
"Сердца трепетное биенье…"
Патриарх отечественной кардиологии академик Е. И. Чазов в своих воспоминаниях пишет: "Решающую роль в борьбе с сердечно-сосудистыми заболеваниями сыграли национальные государственные программы. В эти программы входили меры, которые мы предлагали и широко обсуждали.
Большую роль сыграло улучшение работы первичного звена здравоохранения не только за счет повышения зарплаты сотрудникам, но и внедрения и восстановления диспансеризации, профилактики, новых методов лечения, специальной программы по созданию сердечно-сосудистых центров в регионах, обеспечивающих внедрение в широкую практику высокотехнологичных методов диагностики и лечения".
В Сибири проводником государственной программы стал Томский филиал Всесоюзного кардиологического центра, которые возглавляет Ростислав Сергеевич Карпов.
Когда проходило обсуждение кандидатур на Демидовскую премию, академик Чазов о своем коллеге сказал коротко: "Это прекрасный специалист, энтузиаст, страстный исследователь…" И тут же воспользовался своим пристрастиям к цитатам из классиков. На сей раз он привел не стихотворные строки любимых Пушкина и Есенина, а слова Леонардо да Винчи: "Так же, как поглощение пищи без удовольствия превращается в скучное питание, так занятие наукой без страсти засоряет память, которая становится неспособной усваивать то, что она поглощает".
Новый лауреат не скрывает, что занятие наукой для него не только тяжкий каждодневный труд, но и великое удовольствие.
Ростислав Всеволодович родился в Томске, здесь получил образование, в этом городе стал ведущим кардиологом всей Сибири и Дальнего Востока. Он принимал активное участие в создании в Томске Института кардиологии и организации Томского научного центра СО РАМН. По его инициативе открыт филиал НИИ кардиологии ТНЦ СО РАМН в Тюмени и Владивостоке, отделения, центры, диспансеры в Омске, Кемерове, Барнауле и других городах Сибири.
Под его руководством создана модель мобильного автоматизированного консультативно-диагностического центра на базе теплохода "Кардиолог". Он является инициатором создания в Сибири специализированной кардиологической помощи детям — на базе НИИ кардиологии ТНЦ СО РАМН открыто единственное за Уралом отделение детской кардиологии. Особое внимание Р. С. Карпов уделяет внедрению новых технологий в практику здравоохранения, он является одним из идеологов разработки и внедрения федеральной программы "Профилактика и лечение артериальной гипертонии в РФ" в регионе Сибири и Дальнего Востока.
Из представления на соискание Демидовской премии:
"Академик Р. С. Карпов возглавляет научную школу терапевтов, в рамках которой под его руководством подготовлено 79 кандидатских и 40 докторских диссертаций. О масштабе его научной и педагогической и инновационной деятельности свидетельствуют 850 его научных публикаций, 35 монографий и 40 патентов на изобретения".
На пресс-конференции в Академии наук России, где были объявлены лауреаты Демидовской премии 2015 года, Ростислав Сергеевич рассказал:
— Иногда спрашивают, каков рецепт, чтобы не попасть к кардиологу. Отвечаю: рецепт прост — надо прийти к нему как можно раньше! Медицина должна быть превентивной, предупредительной, а потому к специалисту нужно попасть раньше, чтобы он научил, как избежать заболевания, чтобы оно пришло попозже, коль уж совсем избежать его невозможно… Этот год у меня поистине юбилейный.
Так уж случилось, что исполняется 125 лет кафедре факультетской терапевтической клиники. Это первая кафедра на Востоке страны в Томском Императорском университете, который был основан в 1888 году. А также 35 лет Институту кардиологии, который создавался при моем участии. Так уж случилось, что я руковожу и кафедрой и институтом. Получается так, что история как бы соединила две уникальных школы. С одной стороны это школа Боткина, академика Яблокова, замечательного врача, гуманиста — моего учителя, а с другой стороны — школа современных технологий, которая создавалась академиком Чазовым. Сначала мы были филиалом Всесоюзного кардиологического центра, а потом уже стали самостоятельным Институтом. Развивая современные технологии, мы стараемся сохранить гуманистические классические традиции русской медицинской школы. А сейчас это особенно важно, когда сумасшедшими темпами развиваются современные технологии и невольно прибор отодвигает врача от пациента.
Институт наш начал формироваться в те годы, когда только начала создаваться кардиологическая служба Советского Союза, — продолжил ученый. — На Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке не было современных технологий, и поэтому нам было поручено как Сибирскому филиалу Всесоюзного Кардиологического центра обеспечить научное руководство новой службы. Речь шла о практической направленности. Как это делать? Все новое требует нестандартного подхода, надо было объединить интеллектуальный потенциал кардиологов, которые работали в разных городах Сибири. Это была очень трудная программа, так как медицинская статистика в стране крайне плохая. На огромной территории Сибири и Дальнего Востока, где плотность населения один человек на квадратный километр, не было ни одного кардиологического диспансера.
Пришлось решать простые вопросы — не академические — организационные. С учетом особенностей региона мы разработали модель кардиологического диспансера, придумали модели подвижных форм. В советское время можно было делать то, что сейчас невозможно. Был выделен теплоход, он был переоборудован в кардиологический комплекс. Каждый сезон ученые проводили исследования, изучали рассредоточенное коренное и пришлое население разных районов Сибири. Мне кажется, что это был очень важный раздел нашей работы. Нас не мог не интересовать Тюменский Север — нефтегазовый район страны. Открыли отдел кардиологии в Тюмени. Сейчас это крупный кардиологический центр.
В то время крупная проблема — это инфаркт миокарда. Когда я пришел в клинику в 1960 году, сорок процентов больных с острым инфарктом миокарда погибали. При создании Института эта цифра снизилась до 18 процентов, а потом с внедрением ряда новых методов уже до 9 процентов.
В нашем крае и в стране в целом не было возможности помогать пациентам с жизненно опасной аритмией. Не было специального оборудования, и тогда было создано предприятие, которое начала его выпускать. Вместе с томскими инженерами было создано ряд приборов, и их начали выпускать серийно. Подобных примеров можно привести много.
Могу сказать, что во всех крупных городах Сибири и Дальнего Востока с помощью специалистов Томска запущены современные кардиологические центры, и это, бесспорно, одно из больших достижений отечественной медицины. "Белым пятном" в кардиологии, да и в медицины в целом, было детское здравоохранение. Высокие технологии — так получилось! — не коснулись детей, и у нас был создан первый отдел детской кардиологии.
Начали развиваться исследования и по воспалительным заболеваниям, и артериальная гипертония, и детская кардиохирургия. Удалось создать уникальный кардиологический детский центр. Он уникален тем, что в нем объединили усилия разные специалисты. Они работают вместе по созданию новых технологий. Могу определенно сказать, что Сибирь сегодня самодостаточна в том, что касается кардиологии. Чтобы вылечиться, ни взрослому, ни ребенку не нужно выезжать за пределы Сибири.
"От Земли — до самых до окраин…"
Однажды еще будучи президентом РАН академик Ю. С. Осипов признался мне, что в оценке космических исследований он полностью полагается на мнение академика Марова.
— Михаил Яковлевич настолько хорошо знает ситуацию в Солнечной системе и даже за ее пределами, что у меня создается впечатление, будто он побывал на всех планетах и воочию увидел все, что там делается, — сказал тогда Юрий Сергеевич.
Мне оставалось только согласиться с Осиповым, так как знаю Марова я уже добрых полвека — с той поры, когда только начиналось восхождение человечества в космос. Авторитет Михаила Яковлевича рос вместе с успехами нашей космонавтики, в которой он еще даже будучи совсем молодым ученым имел прямое отношение.
Мы много раз бывали вместе на разных экспериментах, у нас за долгие годы сложились дружеские и доверительные отношения, а потому присуждение Демидовской премии академику М. Я. Марову стало и для меня праздником.
Безусловно, ученый вполне заслуживает такого признания. Он рассказал на пресс-конференции:
— 22 секунды работала на поверхности Марса наша автоматическая станция, но, к сожалению, мы это не зафиксировали, а американцы это сделали, но нам не сообщили. И только спустя 25 лет они признались в этом… Вот так мы лишили нас первенства в исследовании Марса. Таким образом, Георгий Николаевич Бабакин — прекрасный человек и конструктор — осуществил посадку аппаратов на Луну, Венеру и Марс. Так уж сложилось, но всю свою сознательную жизнь я оказался причастным к великим свершениям в космосе. Наука вообще, а космические исследования в частности, — это коллективные действия, поэтому кроме слов благодарности своим великолепным учителям я ничего сказать не могу. Мой великий учитель Мстислав Всеволодович Келдыш. Мне посчастливилось принять уроки таких замечательных механиков, как академики Седов, Петров, Авдуевский и многих других. Каждый из них живет во мне, и они во многом определили мою судьбу. Я вошел в науку еще совсем мальчишкой.
Я не случайно сказал, что наука — это коллективное творчество, объединение усилий. Я начал заниматься космосом вскоре после запуска первого искусственного спутника Земли. В тот период я работал у Сергея Павловича Королева. Мне довелось общаться с этим удивительно замечательным человеком. Крутым, очень целеустремленным. Мы только начали летать на Луну, а он уже мечтал о пилотируемом полете на Марс. Королев не только умел сам мечтать, но и собирал вокруг своей Мечты удивительную когорту людей, для которых, казалось бы, не было ничего невозможного. Недавно на юбилейных чтениях, посвященных К. Э. Циолковскому, мне подарили картину, на которой изображен Совет Главных конструкторов. И Володя Джанибеков сказал: "Вы, наверное, хорошо знаете всех этих людей?" И я ответил ему, что не только хорошо их знал, но и работал вместе с ними. И это было моим великим счастьем.
Никого из них сейчас уже нет в живых, но такое ощущение, будто они с нами. И это действительно так! Мы продолжаем то дело, которое они начинали. Совет Главных конструкторов (говорю для тех, кто не знает) — это те люди, которые отвечали за системы космических комплексов. Я хочу их перечислить. Это Владимир Павлович Бармин, Михаил Сергеевич Рязанский, Николай Алексеевич Пилюгин, Алексей Федорович Богомолов, Виктор Иванович Кузнецов, Валентин Петрович Глушко, ну и, конечно же, Сергей Павлович Королев. Это та самая когорта людей, трудом и талантом которых создавалась ракетная, а затем и космическая техника. Когда я работал у Королева, меня "приметил" Мстислав Всеволодович Келдыш и пригласил к себе в институт. В середине 60-х годов я стал ученым секретарем Межведомственного научно-технического комитета по космическим исследованиям. Это был главный "мозговой центр", в котором рождались новые программы и координировались самые дерзновенные космические проекты.
Это уже история, но история поистине потрясающая! Келдыш поручил мне заниматься лунно-проектными программами. Это было очень интересная работа. В течение многих лет, да и до сих пор, я совмещал научную и экспериментальную работу, теоретические исследования и администрирование. И, конечно же, есть ощущение счастья, так как удалось провести первые исследования на поверхности и в атмосфере Венеры и Марса, участвовать в исследовании свойств лунного грунта. Одновременно мне пришлось создавать соответствующие модели и развивать то теоретическое направление, которое в конечном итоге стало отдельным разделом механики. А ведь механика — царица наук…
После того, как были открыты весьма некомфортабельные природные условия на Венере — гигантские давления и температуры, мне пришлось довольно детально заниматься расчетом теплового режима и создавать новые модели. Ведь до полета наших межпланетных станций существовало представление, что Венера — это "сестра" Земле. Но действительность оказалась иной — представления о планете пришлось менять коренным образом. И надо было понять особенности природных сред на Венере и Марсе, чтобы лучше узнать собственную Землю, ее происхождение, ее судьбу.
Я испытываю гордость от того, что в нашей стране были созданы такие аппараты, которые осуществили посадки на Луну, Венеру и Марс. Удалось приоткрыть множество тайн Солнечной системы и это, бесспорно, приблизило нас к пониманию того, как родился тот мир, в котором нам суждено жить.
В представлении на Демидовскую премию лауреата сказано так:
"Академик М. Я. Маров является крупным российским ученым, работы которого получили мировое признание. Его исследованиями заложено новое научное направление — механика космических и природных сред, на основе которого проведено изучение сложных процессов в космическом пространстве, на планетах и малых телах Солнечной системы.
Он внес крупный вклад в разработку новых разделов многокомпонентной радиационной гидродинамики, гетерогенной механики и механики неоднородных турбулентных сред, в развитие оригинальных модельных подходов к изучению кинетики неравновесных процессов в космическом пространстве и их приложение к решению ряда астрофизических и геофизических проблем.
Им выполнены глубокие теоретические исследования взаимодействия энергичного излучения с разреженным газом верхней атмосферы Земли, включая многоканальные процессы фотолиза, ионизации, диссоциации и возбуждение атомов и молекул и сопровождающие их комплексы химических реакций. В становление этого нового раздела механики и физики космоса — планетной аэрономии — М. Я. Маровым внесен основополагающий вклад".
Поистине, нет, пожалуй, в нашей стране человека, который знал бы о планетах Солнечной системы больше, чем новый Демидовский лауреат!
Нынешнее присуждение Демидовских премий обращает внимание общественности, что "печальное состояние отечественной науки", как нас пытаются убедить некоторые чиновники, это во многом надуманное и ошибочное представление. Три лауреата представляют не только разные отрасли науки, где получены выдающиеся результаты мирового уровня, но и разные регионы страны — Москву, Урал, Сибирь и Дальний Восток. Так что следуя примеру Марка Твена, следует заметить, что слухи о смерти науки России несколько преувеличены…