Как бы государство ни заботилось о гражданах, всегда есть люди, которые оказываются на улице. Отец Вадим Арефьев служит в храме "Неупиваемой чаши" на Брайтон Бич в Нью-Йорке. Своим служением он избрал помощь выходцам из бывшего СССР, по тем или иным причинам ставшим бомжами в благополучной Америке. О своей миссии, Доме трудолюбия во имя Иоанна Кронштадского и о том, почему так важно помогать тем, от которых отвернулось общество, он рассказал в интервью "Правде.Ру".
— Отец Вадим, вы говорите, что для того, чтобы иметь дело с теми, от кого отвернулось общество, надо думать сердцем. Как это — думать сердцем?
— В понимании простой линейной логики это как бы не думать, а чувствовать. И сердце почувствует, где грех. Каждый день жизни человек делает выбор — и верующий, и неверующий. Этот насущный выбор определяет наш полет жизни. Чтобы взлетать, надо всегда тратить кучу сил, рваться через тернии к звездам с кровью, болью — вот тогда мы хоть чуть-чуть, но начинаем взлетать. Или мы вечно идем к Творцу, вечно постигаем в мире невидимое, Его любовь — или мы вечно падаем.
Читайте также: Отец Михаил Потокин: милосердие требует жертв
С бездомным ребятами, которые живут в доме трудолюбия, каждый вторник и каждую субботу мы сидим допоздна, до часу ночи, бедная монашка уже свыклась — знает, что бесполезно звонить. Пока последний вопрос не выяснится, из церкви не уходим. И еще встречаемся в субботу днем — это уже официальный катехизис по закону Божьему, мы стараемся на уровне второго курса семинарии давать и литургику, и объясняем Святое Писание.
Я ребяткам часто говорю: подумайте, ведь концептуальное понятие о рае и аде можно представить себе для нашего, человеческого сознания как расстояние до Творца. Все эти сковородки, где жарят грешников — это, по сути, переложение иконописцев, богословов, писателей на приземленное человеческое сознание. Как объяснить, что такое вечные муки? Сказано, что будет прах, ужас, скрежет зубов — вот и все описание.
Еще встречается в Святом Писании понятие "Огонь вечный, гееена огненная". А геена — это было реальное место, городская свалка за Иерусалимом, которую постоянно поджигали, чтобы продезинфицировать это место, там была страшная вонь, смрад восходящий. И Господь и ученики его пытались сказать: "Вот, посмотрите, есть же место светлое, чудное, доброе, а есть вот такое". По сути, объяснить, как оно будет там, за чертой жизни, нам пытаются те, кто там побывал и вернулся.
Апостол Павел был — ходил до третьего дня там, возвращается, к нему бросаются ученики, говорят: "Ну, расскажи, что ты там видел, как?". Он говорит: "Слышал я там глагол неизреченный". Почему? Это естественно: там нет понятий и предметов нашего мира, а у нас нет слов, которые могут описать те понятия, явления и предметы. Получается, что человеческий язык не способен это произнести, и вот такое определение дает апостол — глагол неизреченный.
Не бывает в той бухгалтерии ни единого события нашей земной жизни, которое не имело какой-то вес.
— Чем христианину полезно иметь дело с бездомными? Ведь нормальный человек от них инстинктивно шарахается.
— Это совершенно замечательная тема для духовного осознания — понимания, где мы, кто мы, почему мы зовемся христианами.
Вот валяется бездомный в каком-то ужасе, и к нему, естественно, цивилизованному человеку страшно подойти. Первое о чем он думает — количество бактерий вокруг этого бездомного: если я до него дотронусь, вдруг я эти бактерии принесу домой, заражу себя и домочадцев? А вдруг он сейчас проснется, возьмет палку, проломит мне череп? Как я буду кормить семью? Кто мне будет делать операцию? И вот человек следует вроде бы по нормальному человеческому пути. Это все нормальные естественные оправдания, они поддаются линейной логике. Но это путь не к Господу, а против.
Читайте также: Отрок Артемий — символ неисповедимости
У нашего брата программиста есть такое понятие, как линейная логика, а есть абстрактно программируемая. Есть старые языки программирования: одно за другим, из второго вытекает третье. А последние лет 20 программный мир живет по понятиям абстрактного программирования. Мир духовный — он еще на несколько порядков сложнее, чем это абстрактное программирование. Он никак не может быть описываемым по принципу "если так, то так".
Вот и получается, что мы не подходим к этому бездомному. Но если ты действительно хочешь быть христианином хоть на секунду, то мимо бездомного нельзя пройти. Потому что за этим бездомным стоит сам Христос. И многие православные люди, относящиеся к понятию "пушистое православие", говорят: "Позвольте, мы — вот это? Это же совсем разные вещи, есть профессиональные службы — причем здесь мы? Где написано, что мы должны рисковать своей жизнью ради этого вот существа?". Получается, что мы, православные, забываем Евангелие. А там все очень простенько, столько раз подчеркивается!
Смотрите, Господь говорит: "Как я буду судить этот мир? Кого-то пошлю в ад, конечно, кого-то пошлю в рай". Он не вспоминает, сколько мы денег занесли кому-то, не вспоминает, насколько мы "пушистые" были, как мы красиво перекрестились, войдя в храм — вот так или как-то иначе.
На один момент мне указал друг-монах. Он говорит: "Смотри, в Евангелии сказано: "я разделю свое стадо пополам и по правую сторону поставлю своих овец, тех, кто спаслись, а по левую — которые не спаслись". И принцип разделения будет совершенно иной. По сути: ты голодного накормил? Ты голого одел? Ты умирающему протянул руку? Ты в тюрьму зашел? Вот, оказывается, вот какие простые вопросы.
И каждый раз будет сказано: "Ты прошел мимо бездомного? Это был я — Христос. Ты прошел мимо заключенного? За ним я стоял, вот я в этой темнице был" — как в Евангелии сказано. И, оказывается, мы предаем Творца.
— Скажите, как вы сами к этому пришли?
— Мне однажды Господь так это ярко показал! Я ехал на урок песнопения к рабе Божьей Маргарите, профессиональному музыканту на пенсии, которая со мной бесплатно занималась. И вот я еду к ней на моей маленькой машиночке. В то время в штате Нью-Джерси в этом районе был настоящий потоп — такое колоссальное количество дождей обрушилось.
И сцена такая: лужа, наверное, метров 30-40 шириной, и она полностью отсекает проход. Идут пятеро мексиканцев, простых работяг, грязных, вымокших под дождем. Вид у них совершенно безумный, кажется, еще и не очень трезвые. И вот они, как кучка мокрых потерянных овец, столпились у одной стороны лужи и кричат что-то на испанском языке, размахивая руками, пытаются понять, как им попасть на ту сторону.
Я проезжаю мимо, открываю окошечко и говорю: "Ребята, прыгайте в машину". Пять здоровых мексиканцев залезают в машину — руки и ноги торчат из окон, и мы под радостный галдеж на испанском языке въезжаем в эту лужу. Я думаю: вот отсюда мы, наверное, не выедем никогда. Выезжаем с молитвой. Я говорю: "Ребята, вам куда?". Они мне жестикулируют, я их везу прямо туда, куда им надо. Они высыпают из машины, машут мне простодушно, я уезжаю — и через несколько минут у меня реальное ощущение: у меня в машине побывал Христос. Все это было не от мира сего.
Я приезжаю к моей учительнице на растерзание, и она говорит: "Ты чего-то прямо светишься". Я говорю: "Да вы не понимаете, Маргарита Ильинична, ко мне в машину Христос заходил".
Читайте также: Свобода от страстей: Раб Божий — кто он?
Спустя многие годы после этого события я обрел послушание — служить бездомным Нью-Йорка. Меня часто спрашивают: "Как, отец, ты дошел до жизни такой, какой кочергой тебя огрело, что с тобой произошло? Работал программистом, все у тебя нормально вроде, приход…". Вот как раз из той серии: "белый и пушистый", все хорошо.
— А как к вашему служению отнеслись ваши прихожане, окружающие, близкие вам люди? И как получилось заразить некоторых из них вашим служением?
— Я помню: я еще диакон, прибегаю к себе в приход и говорю: "Братья, вы не поверите, я здесь бездомными занимаюсь, я их кормлю, столько-то человек в госпиталь пристроил". И вдруг я чувствую вакуум — я буквально как зачумленный: "Все, не-не-не, это не к нам, не у нас, ты там иди где-нибудь".
У меня есть брат, Олег Первозванный. Он жил монашеской жизнью: работа, церковь — все. Жил он в малюсенькой келье, которую в подвале снимал, там у него все в иконах, ладан, четки висят, почти буквально на земле спал. Все в богослужебной литературе, молитвенное правило у брата замечательное: час девятый, завечеря, все, как положено. Я к нему буквально вломился и говорю: "Брат, срочно мне нужна твоя помощь, идем". — "Куда идем? Диакон, ты чего? Мне девятый час надо читать". — "Там дочитаешь". — "Где — там?". — "Мы идем в подворотни, сейчас там надо срочно помолиться с бездомными, они ждут".
Я к бездомным каждый вторник ходил. У меня было военное правило: по одному не выходим ни при каких условиях. Я был в армии, я увидел ситуацию — все, это незыблемое правило. И я говорю: "Слушай, брат, если ты не выйдешь, я не смогу выйти к ребятам — хотя бы ты должен со мной пойти". Он говорит: "Ну хорошо, я по послушанию". Он Часослов с собой взял, чтобы девятый час дочитать. Мы едем в подворотню, там в полузаброшенной беседке сидит команда. Я по дороге ему рассказываю: "Там человек 30, они уже в отвратительном состоянии, "на бровях", могут и колоться, и пьянствовать, и блудить прямо там. Мы с тобой ставим иконостасик маленький, приглашаем ребят помолиться. Если они хотят — они подойдут, а не хотят — не подойдут, мы сами помолимся". Брат в ужасе.
Вот мы с ним приезжаем. Он помогает мне иконочки нести, туда входим, он в еще большем шоке: "Мы опоздали, срочно уходим, смотри — уже ни одного трезвого нет". Я говорю "Точно сказал: мы опоздали лет на 30, а то и на 50 — смотри, как их скрутил лукавый, они пленники. А разве можно пленников оставить? Их здесь расстреляют, давай читать".
Брат съежился, стоит сзади меня, готов спрятаться за рясу. А я говорю: "Ребятки, у нас здесь молитва, кто хочет — милости просим, подходите, мы начинаем". Водка убирается, подходят: матершина, штормит их страшно, они цепляются друг за друга, за мою рясу, за бороду брата Олега, некоторые буквально на четвереньках подползают. Но они молятся, представляете? У нас трезвый, цивилизованный приходит — и никто не молится так близко на литургии божественной. А там вопли прямо к небу: "Господи, помилуй, спаси меня, помоги!".
Это был перелом. Для Олега больше уже не существовало жизни в келье — многие годы, как он бросил все, даже работу, живет с ребятами и выполняет послушание старшего по дому. Мы ему платим зарплату, он их пытается всячески окормить. То есть практически всю свою жизнь положил на служение Дому трудолюбия.
Читайте также: Дети улиц: куда деваются беспризорники
Мы сейчас называется Дом трудолюбия во имя Иоанна Кронштадтского. Зарегистрировались, в этом году получили официальный статус от правительства США, теперь мы освобождены от налогов. Пока мы особо не чувствуем, чтобы народ жертвовал — в основном сами ходим, зарабатываем копеечку. Говорят, о нас мало знают. Ведь я, к сожалению, очень редко бываю в России — всего в третий раз за 20 лет.
— Вот это вы сейчас третий раз?
— Третий раз, да. По сути, все эти три раза в этом году. Только в феврале мне разрешили путешествовать. Я приезжаю в приходы, рассказываю. Мне говорят: "Батюшка, как это, в Нью-Йорке — русские бомжи? Да быть такого не может". Я открываю свой лэптоп и показываю маленький фильм. Ведь про нас много снимали и продолжают снимать. У нас есть даже видеосюжет Первого канала.
— Насколько для вас важно видеть, что ваши подопечные — бездомные, алкоголики — действительно возвращаются к нормальной жизни, к вере?
— Будучи несколько дней в Москве, я приехал в дом к своему близкому другу некрещеному — замечательному ученому, физику-теоретику, мы с ним вместе учились в Новороссийске в аспирантуре — я по биологии, он по теоретической физике. Он так и пошел по науке вперед, а я стал программистом. У него собралась масса народу, несколько православных сестричек, в основном народ высокоинтеллигентный, крайне эрудированный, все как на подбор. Я очень люблю такого рода аудиторию. И один из таких мыслителей местных кухонь спросил меня: "Отец, но это же бесполезно, зачем ты этим занимаешься? Сизифов труд. Ты его катишь наверх, а он срывается, ты его снова вверх, а он вниз". Причем я понимаю, что этого человека можно ночью разбудить — и он поедет. Это человек с открытым сердцем, таких людей называют "без кожи" — это оголенный нерв, который готов реагировать на любую боль. Он переживает за правду, готов свою жизнь положить, абсолютно не боится умереть за свои идеалы. Но здесь он искренне не понимает.
И я ему пытался объяснить: "Понимаешь, если хотя бы один человек даже еще не к Господу пришел, а из состояния недочеловеческого докарабкался до состояния человеческого, стал хомосапиенс на двух ногах, а не животное в своих нечистотах, и у него есть шанс, что он потом к Господу придет — хотя бы ради этого".
Даже если бы у меня не было никаких результатов, если бы все ребята, которых я поднял, падали, наверное, я бы все равно не бросил веру. Но Господ, через пару лет наших трудов стал давать и открывать: "Смотри, первый встал, второй встал…". И стоят.
— Говорят, что помочь бывшим алкоголикам, наркоманам и людям с "темным прошлым" лучше всего могут помочь те, кто сам прошел через это прошел. Есть ли у вас подобные помощники?
— Мой старший прислужник по алтарю сейчас человек, который стоит уже восемь лет, а до этого он более восьми лет был непрестанно в запое, схоронил 43 собутыльников. Он рассказывал страшные истории. Казалось бы, человек этот был обречен — от него отказались врачи, у него началась деградация центральной нервной системы. Он потерял, например, возможность координировать свои движения, даже держать ложку в руке. Когда он пришел к нам в храм, ему поставили миску супа. Он берет ложку, но не может донести ее до рта — суп оказывается на брате, на потолке, на нем самом. Братья усадили его: "Так, брат, спокойненько, ручки, пожалуйста, на коленочки" и с ложечки его начали кормить — вот как к нему отнеслись.
Читайте также: Первый шаг к доброте сделать просто
В подворотнях у него кличка была Привидение, потому что он выжил там, где никто не смог бы выжить. Столько лет он уже не пьет, столько лет не опускается в подворотню, но до сих пор о нем в подворотнях чудная слава, ходят былины и сказания о том, как он спасал людей. Он организовывалклассы по выживанию. Собирал бездомных братьев: "Ребята, запоминайте, пекарня такая-то по адресу такому-то, в шесть часов вечера выкидывает хлеб, который не распродали. Запомнили? Идите, всегда возьмете хлеба. По такому-то адресу выкидывает консервы, которые просрочены, но их можно есть. Запомнили? Здесь вы можете собрать бутылки, можете их в таком-то магазине сдать, вам дадут три доллара за мешок — купите себе еду".
Еще не заходя к нам, он рассказывал: "Вот здесь сумасшедший поп есть один, я туда не заходил сам, но он выдает одежду, вы всегда можете у него покушать". А потом сам боялся к нам прийти и обратился к нам своего бывшего собутыльника, который у нас трезвую жизнь вел. Тот пришел, говорит: "Есть один замечательный человек в страшном состоянии, но он мечтает встать на ноги". Милости просим, говорим, давай его сюда.
Но у нас есть принцип: человек, придя к нам, должен быть хотя бы уже три дня трезвым. Особенно это сложно зимой, потому что для них алкоголь — единственное, что их греет. И вот этот Юрочка пришел к нам трезвый. У нас есть всякие измерялки, приборы, мы попросили его подышать и поняли, что действительно человек несколько дней трезв.
Придя к нам, он сказал: "Батюшка, если вы позволите, чтобы я вам подал кадило, я буду самым счастливым человеком на свете". Я говорю: "Подожди, тебе надо немножечко окрепнуть". А он все с этой мечтой. И вот он, бедненький, пытается подать кадило, которое летит через всю нашу маленькую часовенку — уголь в одну сторону, кадило в другую, чуть не пожар там случается. Я тяну старшего брата, который ответственность несет за них за всех: "Слушай, он, может быть, пьян?". — "Да нет, что ты, батюшка, он трезвее трезвого, просто еще не может управлять своими руками".
И удивительно, что человек настолько внутренне реабилитировался, что каким-то чудом Божьим Господь стал ему возвращать разум. Его деградированный мозг стал приходить в норму. Моя матушка к нему тоже хорошо отнеслась: "Смотри, какой у тебя помощник чудный!" — и книжку ему захотела подарить на Пасху по истории церкви: "История вселенских соборов". Я думаю: как вчерашнему бездомному такое подарить? Будет ли он читать? Ну, хорошо. Подписал ему на молитвенную память и думаю, как он ее возьмет. Даю и смотрю на него.
И вдруг брат заплакал: "Батюшка, я же выпускник Киевского университета по специальности историк, истфак киевский. Вселенские соборы — моя любимая тема, которой я мечтал всю жизнь заниматься. Вы попали в точку, я мечтал об этой книге столько времени!". Взял ее, проштудировал и увлекся литургикой, постоянно приходил с какими-то трактатами. Всех стал тренировать, вопросы задавать: "Батюшка, пожалуйста, останьтесь на пять минут, разъясните". Потом стал молодому поколению алтарных прислужников передавать свои познания.
Иногда госпитали звонят нам, говорят: "У вас там есть Юрочка, попросите, пожалуйста, прийти — он нам нужен, чтобы он рассказал свою историю, это важный элемент в курсе реабилитации алкоголиков". Он с удовольствием приходит, всем кланяется и начинает свою историю так: "Меня спас Господь, и вам того же рекомендую, только надо сначала настроить сердце свое. Откройте сердце свое Господу".
А в какой-то момент он сказал: "Батюшка, я хотел бы поступить в семинарию". И действительно, поступил в семинарию. Вот один человек такой.
Читайте также: В Царствие Небесное через "черный ход"
Конечно, он сильно не один из тех, кто у нас жили и сейчас живут и потихонечку "становятся". В американских реабилитационных центрах считается хорошим результатом, если 6 процентов выпускников перестают пить. То есть если 94 процента пьет, то это нормально. У нас сейчас где-то у 40 процентов позитивная реабилитация.
— А как можно помочь людям не просто "стоять", но и двигаться дальше?
— У нас большие планы: мы мечтаем купить ферму и вывезти ребят из города — им тут сложно. Только они выходят наулицу просто постоять на солнышке — тут же бывшие собутыльники подходят, начинают искушать: "Слушай, у Семы день рождения, ты же не можешь…". А за городом свежий воздух, козлики, овечки, они бы кормили их, поили — все-таки живые существа. И еще одна идея, с которой я ношусь. Братья посмеиваются: "Батюшку укусил новый вирус" — а я хочу открыть гончарную мастерскую для братьев и для деток.
Вообще у нас школа, 50-60 деток сейчас там учатся, она растет. И я всегда очень боялся, когда алкоголики прикасаются к деткам. Все-таки страшно: к нам приходят прихожане-помощники, но они бы не хотели, чтобы детки видели нечто подобное. Но удивительно, что алкоголики преображаются — когда они прикасаются к деткам, с ними происходит что-то необычайное. Это, конечно, должно быть очень строго, подконтрольно. Но если ребятам, которые хотя бы полгода "стоят", дать пообнимать деток, позволить им покататься у себя на загривке, многие начинают задумываться: а вот было бы здорово — венчаный брак, семья! Удивительно и абсолютно необъяснимо с медицинской точки зрения, что у тех, которые венчаются, рождаются здоровые дети. Врачи говорят: "Это невозможно. Батюшка, если человек был в запое несколько лет, его потомство обречено на страшные врожденные заболевания". Но у нас пока ни одного больного ребенка не родилось.
Я приехал в России к батюшке Анатолию Берестову — он бывший именитый невропатолог, ушел из медицины, принял монашество, стал иеромонахом, то есть священником монашествующим, и попросил благословения открыть центр по реабилитации наркоманов, алкоголиков и зависимых от сект.
И вручили батюшке маленький храм и несколько помещений древнего Крутицкого подворья. Батюшка там организовал такое — просто настоящие Божьи чудеса. Туда идет поток зависимых ребят — у нас там сотни, а там тысячи. И батюшка говорит: "Знаешь, отец Вадим, я, как врач, никак не мог в это поверить, но действительно"…
— Отец Вадим, а как, по-вашему, бывает ли истинная вера без действия?
— На мой взгляд, правильнее выражение — это внешнее христианство и внутреннее. Внутреннее христианство — вера живая, такое понятие, когда человек говорит: "Я христианин, я верю во Христа, то есть я осознаю себя овцой, которая идет за Христом в его стаде". А внешнее христианство — очень близкое понятие к вере мертвой… По Евангелию, мертвая вера — это вера без дел. Что значит без дела? Мы говорим: "Я верю, что жив Господь". Ну и что? Бесы тоже верят, они даже видят Господа.
Читайте также: Отец Григорий: путь "успешного сироты"
Даже у бесов и у сатаны есть шанс покаяния. Тем более он есть у человека. Человек существо много более сложное, чем ангел. Ангел полярен — он или полный плюс, или полный минус. А человек — он белая полосочка, черная, переплетено все, поди, разбери. Человек может, трудясь, отфильтровывать от себя черное и прилеплять все больше белого, и начинает жить подобно ангелу, как Ксения Петербургская, Матрена Московская, Серафим Саровский.
Что такое 10 тысяч золотых рублей? Около миллиона долларов в современном измерении. А отец Иоанн Кронштадский все раздавал в рваной рясе. А как сейчас? "Какой у вас небесный покровитель? А, антисемит".
Сейчас говорят: "Смотрите, поп поехал на "Мерседесе". И Иоанн Кронштадтский фотографировался в красивой рясе. Но он имел эту рясу ровно на момент фотографии — тут же снимал и дарил. Этого не знает человек, который осуждает его. Но главное то, что он служил бездомным. Вот эта тема нашей сегодняшней беседы.
Почему я считаю, что это принципиально? Я думаю, что Иоанн Кронштадтский стал великим чудотворцем, может быть, на одном этом. Одна помощь бездомным перевернула и возвысила его, подняла настолько, что человек пошел по пути святости.
Добрые дворяне, купцы ему очень помогали, и он вроде бы служил им, но ему не удавалось свою жизнь отдавать им настолько, как бездомным. А служение бездомным открывает огромные врата для духовного роста.
Читайте также: Вадим Арефьев: грех Pussy Riot — моя вина
Мой призыв ко всем батюшкам и ко всем православным христианам таков: давайте, ребятки дорогие и мои дорогие собратья, служить ближним своим! Вы не найдете лучшего служения, чем заключенным, бездомным, несчастным, погибающим.
Полная видеоверсия интервью