Житие своих святых — юных римлянок, носивших греческие имена Пистис, Элпис и Агапэ (Вера, Надежда, Любовь), и матери их Софии (Мудрости) — я в первый раз, еще лишь задумываясь о крещении, читала со смесью недоверия, ужаса и возмущения. Да, возмущения. Ибо мотивов вдовы-христианки Софии в упор не понимала, полагая ее чудовищной фанатичкой и матерью-ехидной.
Подумать только — своими руками привести дочерей на расправу (знала ведь, для чего их приглашают к правителю-язычнику Адриану!), а потом, взирая на нечеловеческие пытки, которым подвергались отроковицы девяти, десяти и 12-ти лет, не биться в рыданиях, умоляя палачей о пощаде, не просить дочерей сделать все, что им велят, лишь бы сохранить свою юную жизнь, а радоваться тому, с каким мужеством выносят муки ее кровинушки, ободрять их, убеждая терпеть во имя Господа!
Да и вообще — их ведь даже отрекаться от Христа никто не заставлял — всего лишь бросить несколько зернышек ладана на жертвенник Артемиде! Отчего бы не отдать дань уважения чужому богу, не отрекаясь от своего? Неужели Христос не простит этого таким маленьким девочкам? Ведь простил же Он Петра — на минуточку, здорового и неробкого мужика, перед которым перспектива мученической смерти в тот момент еще даже не стояла так явно…
Недоверие вызывала стойкость святых сестер перед муками. Ну ладно 12-летняя Вера — были и в нашей истории пионеры-герои, не сломавшиеся в гестаповских застенках, а в те времена в Риме отроковица 12-ти лет и вовсе считалась уже невестой, взрослой девушкой, а не ребенком. Но в девять лет, как младшая, Любовь, иметь такую силу духа, чтобы бестрепетно переносить терзания, калечащие тело, чудовищную боль, животным ужасом раздирающую душу? Но даже в десять — смеяться над бессилием палачей, как маленькая Надежда? Нет, в такое поверить решительно невозможно. Сказки какие-то…
Однако все меняется, если допустить одну простую мысль — а почему бы не отнестись к этому как, выражаясь светским языком, к сказке? Не в том смысле, что это ложь, а в том смысле, что, как и в волшебной сказке, в центре этой истории — чудо, которое, наряду с волей героя, и является главной составляющей победы добра над злом. Ведь то же можно сказать практически о любой истории святого — и Священное Писание, и все жития изобилуют явными и неявными чудесами, свидетельствующими собой присутствие Бога в человеческой жизни.
Невозможно с точки зрения человеческой физиологии бессеменное зачатие — но это не значит, что рождение Христа или приснодевство Богородицы — выдумки. Это значит, что произошло чудо — прямое вмешательство Господа в жизнь людей, минуя законы физиологии. Младенец, крикнувший во чреве или не берущий материнскую грудь по постным дням, — явление того же порядка. И подвиг святого — будь то яркий, как сполох пламени, взлет, или тихое подвижничество, восхождение шаг за шагом к высотам аскетизма, молитвенного предстояния, милости и прощения, — тоже, как правило, является красноречивым свидетельством того, что невозможное человекам возможно Богу.
В секулярном сознании мученичество (как бы к нему ни относиться — как к бессмысленному фанатизму или подвигу, достойному преклонения) воспринимается как проявление сугубо человеческого героизма. Человек настолько возлюбил Бога, что отдал ради Него свою жизнь, претерпел муки, но не отрекся, не изменил, не предал, не пошел против совести. И тем засвидетельствовал силу своей веры, своей любви к Богу — ведь греческое слово "мартирос", которым обозначают мученика, переводится как "свидетель". Однако любовь к Богу не просто всегда взаимна — она сама и исходит от Бога, Он является ее постоянно питающим источником. Станет ли любящий Господь безучастно наблюдать с небес за тем, как страдают и умирают ради Него верные?
В Писании и житиях святых есть множество свидетельств того, как Господь по Своей воле спасал человека от мук и смерти. Мы помним, как Ангел вывел из темницы Петра и Павла, помним Даниила во львином рву и отроков в горящей печи. Но Господь — не "бог из машины" античного театра, Его любовь выражается не в том, чтобы растить из нас тепличные цветы, оберегая от любых невзгод. Если христианин — воин Христа, то станет ли полководец удерживать своего солдата от сражения, когда враг ополчился на него и время для битвы пришло? Но хороший полководец никогда не оставит солдата без поддержки, без снаряжения, оружия и связи, даже когда посылает его в глубокий тыл врага.
И подвиг мученика — битва, которая ведется, казалось бы, на вражеской территории, есть свидетельство не только любви человека к Богу, но и любви к человеку — Бога. Свидетельство и красноречивое доказательство того, что даже в темнице, в оковах, в руках истязателей человек не один, что его незримо поддерживают и укрепляют сильные любящие руки. И наиболее ярко это проявляется тогда, когда собственные силы, казалось бы, взять неоткуда, когда в силу обращается сама слабость — юной нежной девы, немощного старца, тихого и робкого "маленького человека"… Или ребенка — как в случае с дочерьми Софии.
Мученик за Христа никогда не полагается исключительно на свои силы, так как чаще всего не знает их предела и понимает, что их может оказаться слишком мало. Да, есть среди них и люди, сами по себе сильные и мужественные: наверное, нетрудно представить, что у 40-ка взрослых мужчин, закаленных суровой воинской жизнью, хватило сил, ободряя и поддерживая друг друга, целую ночь стоять в ледяном озере, изнемогая от холода и боли в обмороженном теле, что охранник решил разделить их участь из преклонения перед их стойкостью и презрения к палаческой доле, а вовсе не из-за того, что увидел венцы, опускающиеся на головы мучеников. Но где взять такие силы маленьким девочкам — наверное, не неженкам, наверное, привычным к труду и лишениям (жизнь вдовы с тремя детьми вряд ли была легкой), но отнюдь не титанидам, не героиням, не воительницам?
Обратимся снова к волшебным сказкам как к наиболее яркому сравнению. Дети нечасто становились героями сказаний в языческие времена — за исключением разве что рассказов о детстве великих эпических героев: мол, уже в столь нежном возрасте проявлялись задатки героя, непомерные силы или другие необычные свойства. Героями волшебных сказок дети в массовом порядке стали уже в новое время — может, потому, что сказка, по выражению Толкиена, была "сослана в детскую", но скорее, по другим причинам — исходя из евангельского "будьте как дети". Маленький мальчик (или, как чаще бывает в фольклоре, — простец, дурачок, неумеха) выходит на битву с драконом или злым волшебником и побеждает врага, с которым не могли сладить прославленные витязи.
Небылица? Да, если не учесть главных обстоятельств — поединок-то это не с простым, а скорее, с метафизическим врагом. И всегда силы и оружие для победы над врагом герою дают чудесные помощники, встреча с которыми требует от него доброты и умения довериться. Разве не образ это духовной брани? Вспомните эпизод, особенно любимый православными публицистами, из сказки Андерсена "Снежная королева" — когда волшебница-финка просит свою подругу лапландку дать Герде силу тысячи человек, а та отвечает ей, что ничего не может сделать, ибо любовь, которая живет в сердце девочки, гораздо сильнее… О том, Кто дал Герде такую силу, догадаться нетрудно, если вспомнить, что делает героиня, когда путь ей преграждают снежные чудища, сотворенные чарами Снежной королевы. Она молится — и силы зла отступают…
Три юные сестры, носящие имена трех христианских добродетелей, и их мать вышли на битву с врагом стократно большим — самой смертью. Той, перед которой бессильно слабое человеческое естество, боящееся боли и увечий, материнский инстинкт, для которого тело родного чада всегда неизмеримо важнее его души… Но вместе с маленькими девочками в эти страшные часы страдал и умирал Тот, Кто был сильнее смерти, Кто уже победил ее. Они были с Ним — всей своей чистой детской верой, надеждой и любовью — и победили. Чувствовали ли они боль? Конечно, чувствовали — как и Он сам на Кресте. Хотя описание их мук изобилует чудесами, когда брошенные в огонь, в горящую печь мученицы оставались неуязвимыми, Бог не избавляет от страданий — Он лишь дает силы их переносить.
Ни разу эта боль не превысила предела их сил — потому что Он дал им силу превыше, чем сила тысячи человек. Доверчиво держась за Его руку, три девочки прошли вместе с Ним сквозь чудовищные муки, сквозь смертную сень — и вошли в Его Царство. Куда, также держась за Его руку, вскоре пришла и их мать, которой пришлось пройти свой горький крестный путь — смотреть, как страдают ее дети, похоронить их и тихо, в молитве, отойти к Господу на их могиле. Имя ее — Мудрость, София. И мудрость эта проявилась в том, чтобы не вставать между дочерьми и Богом, смиренно принять ту невероятную и страшную свободу выбора, которую дарует нам Он, и отпустить их в битву, к которой они были готовы и в которой сумели победить, потому что были не одни…
…Они встретились снова — живые и невредимые — и обнялись в доме Того, Кого любили больше всего на свете. И это — самый счастливый конец, какой только может быть и в сказке, и в самой жизни…
Читайте также:
РПЦ признала день святого Патрика: Можно ли теперь…
Праздник Введения Богородицы во храм
Отлучение Льва Толстого от церкви. За что и почему?