Девяностые годы прошлого века были для Церкви сложным и очень интересным временем. Кто-то оглядывается на них с ностальгией, кто-то — с грустью об утерянных возможностях, кто-то — со злорадством. А что думают по этому поводу люди, непосредственно связанные с Церковью? "Правда.Ру" публикует заметки отца Филиппа Парфенова, священника и блогера.
90-е годы XX-го века… На это десятилетие после горбачевской перестройки пришлась моя активная молодость. И чем дальше, тем чаще приходят на память те годы, когда я сам был и младше, и несколько наивнее. Не только потому, что времена молодости так или иначе бывают по-своему дорогими, о которых всегда бывает что вспомнить, и немало хорошего, но также и потому, что сейчас атмосфера и в Церкви, и в обществе довольно сильно изменилась по сравнению с теми временами.
Воздержусь от однозначных и категоричных оценок и от противопоставления того времени нынешнему. Всякий исторический период несет свой позитив и негатив, светлые и темные стороны. Из любого времени можно извлекать какие-то полезные уроки, учась на ошибках предков или на своих собственных промахах, но также сохраняя все лучшее, что было наработано ранее. В истории русской Церкви 1990-е годы стали поистине уникальными. Их можно называть и характеризовать по-разному, и разброс здесь будет крайне широкий, от позитивных оценок до весьма ироничных и крайне негативных. "Второе крещение Руси", "возвращение к истокам", "восстановление поруганных святынь", "духовное возрождение"… Как много было тогда разных ожиданий и надежд! И сколь многие из них не сбылись…
Эти годы можно в целом назвать периодом романтического неофитства многих хлынувших в церковную среду, романтического православия внутри РПЦ. Тогда казалось, что вот, отстроятся храмы, наладится церковная жизнь, умножится количество разных общин со священниками и — заживем! Плюс попытки ухода от действительности с идеализацией дореволюционной синодальной Руси, или допетровской, или Византии с ее симфонией церковной и государственной власти, и вольные или невольные проекции этого прошлого, во многом воображенного и придуманного, на современность.
Тому, конечно, поспособствовала сама советская эпоха с ее идеологическим диктатом, от которой много думающих людей уже тогда окончательно отреклись. Но чтобы отречься, надо было что-то ей противопоставить, и вот многие с ностальгией и романтикой обращались в прошлое, во многом его себе придумывая.
Пора неофитства, впрочем, имеет свои положительные стороны. Тогда в душе человека действует то, что в богословии принято называть "призывающей благодатью", которая дает силы, вдохновение, радость, ревность и усердие в первые годы церковной жизни. Когда все вокруг кажется прекрасным, и в голову не приходит, что вокруг тебя, да и внутри тебя самого, еще предстоит преодолевать немало проблем и обходить множество подводных камней или течений. В эту пору многие склонны смотреть вокруг через розовые очки.
Но потом эта первая призывающая благодать отходит, неизбежно оставляя человека одного, с самим собой. Человек как бы испытывается, на что он способен сам и насколько он постоянен. И тогда есть риск сменить розовые очки на черные, впав в противоположную крайность. Или пуститься снова во все тяжкие, как было до церковной жизни. Или заняться кипучей внешней деятельностью — строительной, организационной, административной и прочей.
Получается, что на массовом церковно-общественном уровне 1990-е годы были вдохновляемы этой "призывающей благодатью", а 2000-е стали периодом испытания при богооставленности. Но прежде чем затронуть тему 90-х годов, надо уделить внимание и предшествующему периоду, то есть перестройке 1980-х! Именно оттуда начинается православный романтизм в своем чистом и благородном порыве.
Время было интересное. Часть молодежи из интеллигенции, и довольно немалая, тянулась к православным храмам, но никакой литературы, даже Нового Завета или Четвероевангелия, тогда нигде нельзя было найти. И очень многое определялось и формировалось при личном общении с кем-то из верующих или священнослужителей, которые к тому времени имели определенный стаж церковности. От них можно было иной раз получить какие-то дореволюционные издания Святых Отцов, по большей части в виде переплетенных ксерокопий, или даже зарубежные книги современных богословов, включая "парижскую школу". Но также можно было написать заграницу в любое известное зарубежное издательство — YMCA-Press, "Жизнь с Богом", в Джорданвилль, братству Иова Почаевского в Мюнхене и т. д. Например: "Очень просим вас, если есть такая возможность, выслать нам… (далее могли перечисляться конкретные книги в списке), поскольку желаем приобщиться к православию, но испытываем трудности, голод с духовной литературой".
И — высылали, конкретным людям, на частные адреса! Причем иногда солидными посылками по несколько килограммов. И из Брюсселя, и из Парижа, и из американского Джорданвилля, в 1988–1989 годы, отлично помню. Осенью 89-го я прочел "Сына Человеческого" отца Александра Меня, книгу, присланную в одной из таких посылок, которая сделала во мне внутренний переворот, хотя до того уже было прочитано кое-что из Бердяева, из протестантских проповедников типа Джоша Макдауэлла. А на витрине лавки Троице-Сергиевой Лавры летом 1990 года сам видел, что из книг можно было найти только Канонник за 40 советских рублей (в то время — размер студенческой стипендии, на которую можно было целый месяц питаться в студенческой столовой или же тратить ее на карманные расходы), и Октоих за 100 рублей — патриархийные издания.
К тысячелетию Крещения Руси, впрочем, выпустили Библию Синодального издания в хорошей обложке, которую можно было приобрести, имея связи в церковной среде, за совсем уж "пустяковую" цену, 35 рублей, и Молитвослов в твердой обложке за пять рублей. Разумеется, тираж и Библии, и Молитвослова был каплей в море, моментально растворившейся и нисколько не утолившей духовную жажду подавляющего большинства желавших. На черном рынке та патриархийная Библия продавалась уже за 150-200 рублей. В 1991 году, например, в Литве был издан том "Путей русского богословия" протоиерея Георгия Флоровского, распространявшийся уже по вполне доступной цене — рублей 15, кажется. Это уже было настоящим прорывом. В лаврской лавке в тот год можно было увидеть "Цветник духовный", "Луг духовный", а к концу года "Душеполезные поучения" аввы Дорофея подоспели.
А еще была выпущена скромненькая брошюрка отца Александра Меня "Мир Библии" вскоре после его гибели 9 сентября 1990 года, но в церковных лавках она не распространялась, как и все последующие его издания. При своей жизни ни одной книги, напечатанной в России, отцу Александру увидеть не пришлось… Ну, а до того, в общем, никакой литературы в России не было, и практически все зависело в твоем личном духовном формировании от того, с кем поведешься и за кем последуешь.
Впрочем, и сейчас во многом то же самое, но все-таки есть масса разной литературы, да еще и доступной теперь в интернете — только читай, изучай и делай выводы, не теряя головы. Но многие подводные камни бытовой церковности, которые существуют сегодня, тогда еще не были актуальны. Священнослужители, которые были рукоположены в советское время, в целом были людьми другой формации, воспитанными в период если не явных гонений, то запретов на открытую деятельность, ну и по-своему более закаленными, здравомыслящими и твердыми в своем сделанном выборе (хотя и с ними было не всегда все просто — и формальных ремесленников, и доносчиков там было вполне достаточно).
А вот в 90-х начались массовые открытия храмов и, соответственно, рукоположения многих людей в священный сан без всякого образования; главное, чтобы человек знал элементарные азы богослужения и подходил по внешним минимальным критериям (женат одним браком, возраст 20 лет или больше, по-славянски читать умеет, выглядит благочестивым и не более того). Ну и пошли всякие младостарцы и "чудотворцы"… О которых пришлось забить тревогу на высшем церковном уровне в соответствующем постановлении священного Синода в декабре 1998 года ("Об участившихся в последнее время случаях злоупотребления некоторыми пастырями вверенной им от Бога властью "вязать и решить" (Мф.18,18)").
Но, конечно, возникновение самого младостарчества было обусловлено духом любоначалия и клерикализма, который запросто могли проявлять священнослужители, старшие по званию и сану, включая архиереев. В условиях неограниченной свободы для церкви клерикализм и процвел.
Читайте также:
Демократия и брак раскололи православный мир?