Великий пост — время сугубой молитвы, и многие православные в эти дни буквально не выпускают из рук молитвословы. Не всем это легко: кое-кто не привык читать длинные, сложенные другими людьми правила на непростом церковнославянском языке. Стоит ли заменять готовые молитвы своими словами — или все-таки нужно попытаться найти в них что-то свое?
Утреннее правило, вечернее правило, правило ко Причащению, благодарственные молитвы после него… С непривычки едва вчитываешься в сложные предложения на, в общем, понятном, но все-таки не до конца ясном церковнославянском языке. То и дело спотыкаешься на неудобовразумительных для современного слуха и глаза фразах и оборотах. Сложно сохранять внимание и не сбиться, не начать "вычитывать" правило — то есть машинально, не вдумываясь, произносить слова молитвы.
Конечно, можно отложить молитвослов и начать молиться "своими словами". Собственно, без такой личной молитвы не может обойтись ни один христианин: ведь у каждого есть свои нужды, не "задокументированные" в традиционных сборниках молений. Да и всецело полагаться на то, что придумали и записали умные люди до тебя — не верный для христианина путь: ведь каждый из нас самостоятельно идет к Богу.
Но все-таки не следует убирать молитвослов на дальнюю полку и полагаться лишь на собственное умение обращаться к Богу. Настоящая глубокая молитва дается далеко не сразу. Человек даже не представляет себе, сколь бездонна его душа и как много в ней такого, что невозможно увидеть. А навыка копаться в душе, особенно у новоначальных христиан, нет. Поэтому и "разговор с Богом" своими словами быстро может стать очень поверхностным и, в конце концов, привести к безразличию и равнодушию. Будет казаться, что все уже сказано и проговорено — а на самом деле, разговор-то еще даже и не начинался…
Молитвы же святых, которыми молятся православные христиане, напротив, показывают и высоту богопознания, и полноту понимания собственного несовершенства и греховности. И не стоит смущаться тем, что слова — чужие, и просьбы о покаянии — не твоего авторства, и хвала Богу придумана кем-то другим, а ты ее только повторяешь. Ведь в молитву мы вкладываем наше собственное чувство, радостное или покаянное.
Пожалуй, тексты, напечатанные в молитвеннике, можно сравнить с формой или прекрасной чашей, которую, тем не менее, наполняем мы сами — нашей искренностью, нашими переживаниями. И чем сильнее чувство, с которым мы произносим слова хвалы или покаяния, тем понятнее и роднее становится молитва. И в конце концов она перестает быть сухими строчками молитвослова и раскрывается перед нами глубочайшим смыслом. Так, как будто она — наше собственное сочинение…
Есть у нас в православном молитвослове одна молитва — благодарственная, по Причащении, — а в этой молитве одна строчка. Одна среди многих благодарственных слов. Одна, которую я твержу про себя, когда мне грустно и когда Бог кажется далеким-предалеким. Это молитва святого Симеона Метафраста. А строчка такая: Очисти, и омый, и украси мя, удобри, вразуми и просвети мя.
Интересная просьба, на самом деле. Очень дерзкая и вся основанная на вере, на ощущении Божественной любви. Строчка, в которой явственно соединяется порыв Бога и человека навстречу друг другу. В ней пять насущных просьб — и одна сверх, одна — необязательная, одна — всецело полагающаяся на стремление Бога к человеку.
Очисти и омый - с этим понятно, ничто грязное, ничто нечистое не войдет в Царствие Небесное, это тот минимум, который необходим, чтобы предстать перед Богом, чтобы Его увидеть. Только чистые сердцем Бога узрят, сказал Христос в Нагорной проповеди. И понятно — мы молимся, чтобы Он Сам помог нам стать такими, какими мы могли бы Его увидеть.
Удобри, вразуми, просвети - это тоже мольба о насущном. Иными словами — пожалуйста, сделай так, чтобы я обернулся к Тебе, чтобы я смотрел на Тебя, чтобы я понял, что надо быть с Тобой — опять просьба о том, чтобы Господь был нам попутчиком на пути к Нему же. И эта мольба, и мольба об очищении и омовении — это просьбы о том, что предшествует Встрече, о том, что в принципе делает ее возможной.
В этой просьбе — целое богословие спасения. Предчувствие того, чего же на самом деле хочет Господь, как Он хочет обращаться с человеческой душой. Ему мало просто очистить и омыть. Ему мало удобрить, вразумить и просветить. Ему мало просто довести до Себя и поставить душу перед Собой. Ему хочется от Себя дать сверх — потому что украшение — это всегда сверх, это то, что не обязательно — но желанно для Любящего.
Украси мя — это первый шаг не к Царствию, а уже в Царствии Божьем. Это не сведение к нулю всех прегрешений, их уже нет — не украшают то, что не омыли и не очистили. Здесь — чистейшая любовь, которая дает, потому что ей хочется дать и любоваться.
Вся красота Небесного Иерусалима в этой просьбе, и обещание того, что вошедших в Царствие ждет больше, чем можно вообразить при всей праведности. Иными словами, дай нам Господь прийти к Нему в белых одеждах праведности — но заткать одежды золотом небесной красоты может только Он, и Ему хочется это сделать, и — так трогательно — Ему хочется, чтобы мы об этом знали и просили. Впрочем, в Евангелии Христос говорит — Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком (Иоанн 10:10). Это в Нем всегда — дать больше, чем мы можем представить, и радоваться этому.
Как же Он хочет миловать и миловать, как же Он любит, если подходящую к Нему душу, грязную и мутную, хочет не просто очистить и просветить, но украсить и любоваться. Омыть, очистить, просветить и вразумить — это не самоцель, это — только подготовка к жизни, которая начнется после того, как свершится Встреча.
И лишний намек, чтобы мы ждали помилования не как рабы, которых не накажут из презрительной милости. Встречала я и такую точку зрения — давно-давно слышала выступление какого-то протестантского миссионера, который сравнил грешников в руке Божьей с… тараканами в Его же руке — мол, держит над огнем, хоть и противно, но бросить жалко. Тараканов не украшают, их в лучшем случае не хлопают тапком, позволяя удрать в темный угол, с глаз долой.
А Он хочет поставить нас перед Собой для того, чтобы любоваться нами (и чтобы мы задохнулись от восторга и благодарности, несомненно). Он милует — зная, что первая минута подлинного бытия наступит тогда, когда мы выплачемся о всех своих грехах и впервые несмело улыбнемся в ответ на Его улыбку, соединяясь с Ним в радости. Его помилование — не окончание пути, а только начало бытия, и Он дарит первый предугаданный нами дар на этом пути — красоту, о которой здесь невозможно и мечтать.