Мы продолжаем публикацию серии статей, посвященных такому явлению, как ересь. Что это такое — выражение свободы мысли, как думают некоторые, или все же безусловное зло, как утверждают другие? Сегодня мы расскажем о гностицизме. Это одна из самых первых доктрин, с которой некогда молодое христианство сошлось в битве не на жизнь, а на смерть…
Уже само название "гностицизм", от древнегреческого "гнозис" — "знание", способно многих привести в замешательство. Или вызвать едкую усмешку: вот оно как, оказывается! Само знание объявлено ересью. Очевидно, в противовес слепой вере. Ну, чего еще ждать от церковников!
Однако, если не успокоиться на констатации факта враждебности Церкви любому знанию, а продолжить ознакомление с гностицизмом, то очень скоро придется задаться вопросом: "а где же, собственно, тут знание?" Гностические авторы сообщают массу странных вещей, но при чем тут знание? Чем такое знание отличается от веры?
Современный человек привык противопоставлять то, что не доказано и может приниматься лишь на веру, — и знание, подтвержденное строгими доказательствами. Однако люди конца I века нашей эры — а именно в этот период и зародился гностицизм — имели совершенно другое понимание знания. Собственно, тогда никому и в голову не приходило противопоставлять веру и знание. Ранние церковные авторы слова "знание", "знающий" употребляют в положительном значении. Отцы Церкви одним из самых страшных грехов считали… невежество! Апостол Павел предостерегает своего ученика Тимофея не от знания, а от "прекословий лжеименного знания" (гнозиса). Так что не знание противопоставлялось вере, а истинное знание — "лжеименному".
Читайте также: Мандеи: древняя ересь "назло всем"
Что же такого "знали" гностики, почему, даже называя себя христианами, они были столь решительно отвергнуты Церковью? Сейчас христианство часто обвиняют в излишней сложности доктрины — тогда оно для многих казалось слишком уж простым. Интеллектуалы и "люди широких взглядов", познавшие толк в тонкостях греческой философии и сакральных языческих мистериях, никак не могли удовлетвориться простотой Благой Вести и скромностью христианских собраний.
Слова Библии о том, что Бог сотворил небо и землю, и человека — "по образу и подобию Своему", их категорически не устраивали. Библия представляла творение мира как свободный волевой акт осознающей Себя Личности — Всемогущего Бога, не зависящего от нашего мира и не являющегося частью этого мира. Творение человека — образа и подобия Божия — было самой важной частью в творении мира. Бытие мира и жизнь каждого человека имеют смысл и ценность в глазах Бога.
Создав мир, Бог увидел, что "вот, все хорошо весьма".А вот с точки зрения гностиков, все "плохо весьма". Мир возник случайно, "в результате ошибки" (гностическое "Евангелие от Филиппа"). Единый истинный Бог вовсе не является творцом этого мира. Верховное Божество во многих гностических доктринах скорее безлично. Из него истекают эоны (духовные сущности, заполняющие пространство между Богом и миром), все вместе образующие плерому (наполнение, полнота, множество).
В различных гностических системах по-разному описывается дальнейшая деградация эонов, в результате которой появился творец этого мира и сам материальный мир. Особое место у многих гностиков занимает образ Софии — эона, соблазнившегося своеволием и оказавшегося в плену материи.
Читайте также: Ересь Маркиона: злой демиург и добрый Бог
Отношение к демиургу, создателю (или создателям) материального мира у гностиков различно. Это или восставшие ангелы, пожелавшие сотворить нечто альтернативное плероме, или просто глупое, ограниченное, но все же не враждебное Богу существо.
Даже сюда, в наш материальный мир, эту низшую форму деградации бытия, попали духовные сущности из плеромы. Они рассеяны, растворены в материальном мире, но стремятся вырваться, освободиться, вернуться к первооснове. Из этой идеи рождается учение гностиков о трех типах людей. Те, в ком есть "пневматический элемент", кому доступно высшее знание, "гнозис", являются людьми духовными, пневматиками.
Ниже их стоят люди, послушные заповедям тех, кто творил этот мир — психики, душевные. Основная же масса людей — плотские, гилики (или соматики).Вот такой своего рода духовный расизм. От человека ничего не зависит — бедняга гилик никогда не станет даже психиком, не то что гностиком. А максимум, что светит психику — прямо-таки булгаковские "не свет, но покой": в плерому ему не войти, но пребывать в более-менее сносном состоянии на одной из низших ступеней бытия он может сподобиться. Гилики же обречены погибнуть вместе с этим миром.
Читайте также: Ереси: как Спаситель "спектакль" разыграл
Нет ничего удивительного в том, что Церковь насмерть билась с такого рода доктринами. По словам английского писателя Г. К. Честертона, она сумела "сдержать разгулявшуюся фантазию пессимистов, восставших против природы, — противостоять их эонам, их демиургу, их странному Логосу и невеселой Софии. Если бы Церковь не настаивала на богословии, она растворилась бы в безумной мифологии мистиков, далекой от жизни и от любви к живому".
Пожалуй, в этой фразе подмечена самая суть гностицизма — то, что делало его абсолютно чуждым христианству. Пессимизм и нелюбовь к жизни. Миру не дается никаких шансов. Само существование мира, всего того, что мы видим вокруг — ошибка, или попытка бунта низших сущностей, или просто результат деградации мироздания. Люди, которые нас окружают — в основной массе своей вовсе не возлюбленные Богом творения, а грязь, подлежащая уничтожению вместе с этим миром. Да и сами себе гностики уготовали участь отнюдь не радостную. Они — просто носители частиц света, которые со смертью тела вырвутся на волю и растворятся в плероме.
Читайте также: Христианская ересь — полезное разномыслие?
В гностицизме во всей полноте проявила себя колоссальная усталость старого, уходящего мира. В христианстве этот мир увидел не возможность новой жизни, обещанной Христом, "жизни с избытком", а лишь возможность долгожданного забвения. Гностицизм был попыткой этого умирающего мира "переварить" христианство, заинтересовавшее и привлекшее его. Христианство, в лице своих лучших проповедников, сопротивлялось яростно.
Но, по большому счету, не смотря на весь накал полемики, им, гностицизму и христианству, нечего было сказать друг другу. За доктринами Церкви и гностиков стоял совершенно разный опыт переживания отношений с Богом, отношения к миру и к человеку. Христиане тоже знали цену печали и скорби. Но за Страстной Пятницей неизменно следовала Пасха Христова. А не вознесение в плерому одного из эонов, не страдавшего на Кресте и не искупавшего этот мир.