17 февраля 1600 года на площади Цветов в Риме в огне инквизиторского костра сгорел человек, чье имя известно миллионам. Его звали Джордано Бруно. Одни считают его мучеником науки, другие — шарлатаном, третьи — философом, опередившим свое время, четвертые — магом и волшебником… Кем же был на самом деле сожженный Ноланец? Кем он сам себя считал?
Джордано Бруно. Человек-легенда. Имя, ставшее нарицательным. Образ мученика науки, жертвы жестокой церковной машины, несгибаемый борец-гуманист…
Так часто бывает — когда творится легенда, за легендой теряется сам человек. Сейчас уже трудно сказать, почему именно Джордано Бруно стал олицетворять науку, гонимую религией. Наверное, потому, что его все-таки сожгли. В отличие от многих великих ученых, к которым Ноланец (как сам себя любил называть Бруно), к сожалению, вовсе не относился.
Начнем с того, что Джордано Бруно был… монахом-доминиканцем. То есть принадлежал к религиозному ордену, в руках которого много веков и находилась Инквизиция. Любопытно, не правда ли? Кстати, интересная закономерность: великий астроном Коперник был каноником в церкви, Бруно — доминиканским монахом, а Галилео Галилей в юности сбежал из дому с целью вступить… в Орден Иезуитов! Но был возвращен домой отцом. Бруно в этом смысле повезло больше — хотел стать монахом, и стал. Можно, конечно, вспомнить, что в те времена именно в Церкви были сосредоточены, как бы сейчас сказали, "интеллектуальные ресурсы". Но для целей сугубо научных гораздо больше подошли бы более "спокойные" ордена, те же знаменитые бенедиктинцы. А доминиканцы и иезуиты занимались именно борьбой с ересью.
Впрочем, на ниве борьбы за чистоту католичества Ноланец никак себя не проявил, и, учитывая его подлинные воззрения — это еще очень мягко сказано. Его по-настоящему занимала только религиозная философия, а собственно наука и религия были не более чем материалом для довольно оригинальных философских построений. Джордано Бруно был представителем пантеизма — религиозно-философского направления, согласно которому, Бог "разлит", "растворен" во всем мире, а вовсе не является самостоятельной Личностью. Огромное влияние на него оказал герметизм (философия, восходящая к легендарному Гермесу Трисмегисту) и неоплатонизм.
Читайте также: Суеверия в церкви: во что не надо верить
К христианству Бруно, невзирая на свои доминиканские одеяния, относился, мягко говоря, скептически. Христа и апостолов он считал магами и заявлял, что у него самого хватило бы сил и разума на куда большие дела, нежели совершил Иисус и Его ученики. Обрушивался с кощунственной критикой Бруно и на другие христианские догматы: в частности, он отрицал рождение Христа от Девы, утверждал, что души переселяются из тела в тело, и уверял, что христиане "украли" образ креста у египетских мистиков.
Бруно написал несколько сочинений, прямо посвященных магии. Впрочем, тема чародейства так или иначе проходит по всем его трудам, посвященным мнемонике и философии. Главные из явно магических сочинений — это "О магии" ("De magia") и "О сцеплениях вообще" ("De vinculis in genere"), оба написанные предположительно в 1590–1591 годах. Отметим, кстати, что даже публикация этих книг не навлекла на Бруно гнев инквизиции, это произошло немного позже.
Джордано Бруно горячо приветствовал гелиоцентрическую модель Коперника, но отнюдь не как поборник научного знания, а видя в ней подтверждение своих религиозно-оккультных воззрений. Самих ученых "великий Ноланец" снисходительно похлопывает по плечу, как не доросших до "правильного" понимания своих же открытий. "Эти математики — как бы посредники, переводящие слова с одного языка на другой; но затем другие вникают в смысл, а не они сами. Они же подобны тем простым людям, которые сообщают отсутствующему полководцу о том, в какой форме протекала битва, и каков был результат ее, но сами-то они не понимают дела, причины и искусства, благодаря которым вот эти победили".
Неплохо, не правда ли? При том, что сам Джордано никаких открытий, опирающихся на наблюдения, эксперименты, опыты, не сделал. Коперник же "удостоился" таких слов: "Ему мы обязаны освобождением от некоторых ложных предположений общей вульгарной философии, если не сказать, от слепоты. Однако он недалеко от неё ушёл…"
Читайте также: Ересь Маркиона: злой демиург и добрый Бог
К сожалению, "любовь" Бруно к Копернику сослужила последнему дурную службу: после того, как Джордано сожгли, сочинения Коперника, к тому времени покойного, были запрещены. Слишком уж далеко идущие и возмутительные для Католической Церкви выводы сделал из них Бруно. Это самый настоящий парадокс: ведь при жизни Коперник пользовался полным уважением Церкви, интересом Папы Римского и приязнью кардиналов и епископов. А после смерти великому ученому пришлось отвечать за то, какой ядовитый цветок вырастил на ниве его трудов"маг и чародей" Джордано Бруно.
Историк науки Л. Ольшки писал о Ноланце: "Бруно превратил математический синтез в религиозное учение, рассматривал вселенную в тех же терминах, как это делали Раймунд Луллий, Фичино и Пико, то есть как магическую вселенную. Задачей философа ставилось воспользоваться невидимыми силами, пронизывающими вселенную". В каком-то смысле, на пару с фанатиками из противоположного лагеря, Бруно скорее повредил науке, нежели стимулировал ее развитие. Повредил очень простым образом: сугубо научные открытия Коперника и других ученых он сделал частью религиозно-философской системы, радикально противоречащей христианству. Противостояли таким "ученым" и сжигающим их "слугам Божиим" настоящие ученые и настоящие слуги Божьи, такие, как Галилео Галилей. А также очень многие высшие церковные иерархи, властно защищавшие науку от нападок фанатиков и профанации шарлатанов и колдунов.
Читайте также: Ереси: как Спаситель "спектакль" разыграл
Однако из того, что Бруно не был ученым, никак не следует, что он был бездарностью и проходимцем, каковым его пытаются выставить некоторые его оппоненты. Защищая гелиоцентрическую модель, предполагая, что звезды подобны нашему солнцу, что на других планетах есть разумная жизнь, а Вселенная не имеет предела, он значительно опережал свой век. Безусловно, это были гениальные озарения. Важно только понимать, что это были именно озарения, никак не связанные с наукой — математические выкладки и результаты кропотливых наблюдений были глубоко чужды Ноланцу.
В 1592 году венецианская инквизиция получила донос на Джордано Бруно следующего содержания: "Я, Джованни Мочениго, сын светлейшего Марко Антонио, доношу по долгу совести и по приказанию духовника о том, что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, когда беседовал с ним в своём доме, что, когда католики говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это — великая нелепость; что он… не видит различия лиц в божестве, и это означало бы несовершенство Бога; что мир вечен и существуют бесконечные миры… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, как и апостолы, и что у него самого хватило бы духа сделать то же самое и даже гораздо больше, чем они; что Христос умирал не по доброй воле и, насколько мог, старался избежать смерти; что возмездия за грехи не существует; что души, сотворённые природой, переходят из одного живого существа в другое; что, подобно тому, как рождаются в разврате животные, таким же образом рождаются и люди. Он рассказывал о своём намерении стать основателем новой секты под названием "новая философия".
Он говорил, что дева не могла родить и что наша католическая вера преисполнена кощунствами против величия Божия; что надо прекратить богословские препирательства и отнять доходы у монахов, ибо они позорят мир; что все они — ослы; что все наши мнения являются учением ослов; что у нас нет доказательств, имеет ли наша вера заслуги перед Богом; что для добродетельной жизни совершенно достаточно не делать другим того, чего не желаешь себе самому…"
Читайте также: Христианская ересь — полезное разномыслие?
Но одного такого доноса оказалось мало, чтобы инквизиция всерьез взялась за Бруно: потребовался и второй, и третий, и только после этого Джордано попал в тюрьму. Семь долгих лет его пытались вразумить и образумить, семь лет Католическая Церковь боролась за душу своего беспутного сына, но так и не смогла переломить его упрямство. И 17 февраля 1600 года Джордано Бруно взошел на костер на римской площади Цветов, чтобы навсегда остаться в памяти человечества, как мученик за науку и свободомыслие, хотя, скорее всего, сам он был уверен, что страдает за совершенно другие ценности.
Трудно сказать, отправили бы на костер человека с подобными взглядами, будь он не католическим монахом, а каким-нибудь странствующим по Европе мусульманским мудрецом. Скорее всего, нет. Но орден доминиканцев боролся за чистоту рядов: недаром Бруно сожгли не за научные выкладки, а за проповедь ереси (какой позор для доминиканцев — вырастить в своей среде такого ересиарха!) и нарушение монашеского обета. Никакого отношения к борьбе с наукой это не имело. Много позже из жертвы этой внутрицерковной борьбы сваяют образ мученика науки. Трудно сказать, заслужил ли он памятник, возвышающийся над местом казни, на площади Цветов в Риме. Но уж точно он не заслужил костра. Как, впрочем, и любой другой человек.
Всего печальнее в истории Джордано Бруно то, что его ценят как символ, как знамя, но не как личность. Как будто смерть реального человека — меньшая трагедия, чем смерть мнимого ученого. Печально, что за этим искусственно раздутым образом теряется сам человек — гордый, авантюрный, неуживчивый, но, безусловно, выдающийся и яркий сын своего времени, великий Ноланец, Джордано Бруно.
Читайте самое интересное в рубрике "Религия"