Тема братского единства, возможности друг друга обогащающего сосуществования многочисленных народов, проживающих на территории России, во времена всё чаще звучащих призывов к самоопределению национальных республик, округов и регионов нашей многоязычной страны необычайно актуальна и требует своего осмысления, в том числе художественного.
Нередко малочисленные народы показаны в спектаклях безвинно изничтожаемыми имперским русским людом страдальцами. Что неслучайно. Такие постановки охотно приглашаются на фестивали, на самые престижные награды (к примеру, номинируются на Высшую Национальную Театральную "Премию "Золотая маска" в номинации спектаклей "Большой формы"). Так спрос рождает предложение.
И потому спектакль "Атилла" спектакль во многом примечательный.
Создавший его на большой сцене Чехов-центра г. Южно-Сахалинска режиссер Петр Шерешевский (выехал из РФ в знак протеста против СВО), обратился к малоизвестной одноименной трагедии Евгения Замятина с тем, чтоб показать, что иноверцы порой отнюдь не жертвы. Напротив — они жестокие завоеватели, не знающие пощады варвары, несущие погибель цивилизации.
Любопытен сам факт обращение к этой полузабытой пьесе, впервые взятой к постановке БДТ в 1928 году, но вскоре запрещенной. Сегодня, когда противостояние Запада и Востока очевидно, когда проблема выбора пути России вновь стала актуальной, обращение к этой пьесе могло бы стать значительным художественным событием, если б режиссер своей задачей ставил раскрытие важнейших заявленных в ней тем.
Сошлемся на авторитетных исследователей творчества Замятина. "Замятин, как и Достоевский, отдает предпочтение яркому Атилле перед цивилизованными "кровопроливцами". Замятин руководствуется закономерностью, состоящей в уходе со сцены одряхлевших народов, сформулированной уже Данилевским, и противопоставлением цивилизации и культуры, на котором построена концепция Блока и Бердяева и которое те заимствовали у Шпенглера, предсказывавшего близкую гибель Запада. Представление о римской цивилизации Замятин связывает в своей дилогии с началом энтропии. Ее символизируют образы почти всех героев-римлян". И далее "Замятин показал Атиллу историческим деятелем наподобие Пугачева, Разина и придал пьесе героический характер, созвучный истории России ХХ в. Тем самым писатель обнаруживал преданность своеобразно понимаемой им идее революции-энергии и творил свой миф об Атилле". Важно отметить, что "замятинская оценка исторической роли Атиллы близка размышлениям Достоевского, автора "Записок из подполья", о развращающем влиянии цивилизации на человека. Замятин, как и Достоевский, отдает предпочтение ярким, заметным Атилле и Стеньке Разину перед цивилизованными "кровопроливцами" (Источник).
Но вряд ли режиссера интересовал — художественно- философский объем и диалектика смыслов, присущих замятинскому произведению. Решительно и своевольно он подверстал пьесу под свой, рассчитанный на нынешний насыщенный военными реалиями контекст, замысел, усмотрев в богатой историческими аллюзиями трагедии сугубо политический аспект. "Тема социальной несправедливости, которая может породить страшный, бессмысленный и беспощадный русский бунт, до сих пор остаётся живой, - заявлял Шерешевский в интервью. — Не мягкий протест либеральной интеллигенции, но кровавый бунт социальных низов. К сожалению, Россия беременна этим и сейчас. Слава богу, пока этого не происходит, но рвануть может в любой момент".
Этот мрачный, насыщенный столь узнаваемыми ныне приметами войны спектакль, навевает чуждые пьесе ассоциации. В нём нет, конечно же, даже намёков на диалектику: в схватку вступили варвары и обладатели культуры, достижений цивилизации. Картины нравов Римской империи опущены, но весьма вольно представлены дикие нравы гуннов.
Да гуннов ли зрители видят на подмостках?
На сцене — бойцы милитраского подразделения, одетые в армейскую форму, в руках у них автоматы, Атилла же подмышкой носит на ремнях еще и пистолет.
Пространство метафорично: ангар, быть может, бункер. На полу, покрытом множеством пластмассовых стаканчиков, стоят ящики с оружием (или это груз-200? Ворох писем-не скучай//Похоронка-липкий чай…)
"Империя и мы — столкнулись насмерть, / и в щепки разлетится то иль это!"
Метафора, предложенная режиссером, очевидна: дряхлый Рим — наша страна, а гунны, разрушившие великую империю варвары и дикари, - ваххабиты.
Впору переиначить строки; озвучив сегодняшние темы интернет-пространства; "Цивилизация и мы — столкнулись насмерть".
Строки пьесы вдруг обретают особые подтексты:
Грозно выстроившись в ряд на авансцене, широко расставив ноги, воины выкрикивают как песнь-клич слова В. Кузьмина из альбома "Солнцеворот":
Мы идём в тишине
По убитой весне
По разбитым домам
По седым головам
По зелёной земле
Почерневшей траве
По упавшим телам
Эта песнь станет лейтмотивом, трижды угрожающе и мрачно прозвучав в спектакле. Будто поют не воины — скопище убийц. С автоматами в руках на зрителей глядят отчаянные головорезы, готовые без жалости, без страха всё изничтожить на своём пути, идти строем "по убитой весне,//по распятым во сне…".
Центральная фигура здесь Атилла. Вряд ли случайно борода, которой наделил Атиллу в своём спектакле режиссер, делает похожим этого героя на отправившего в бой за Россию своих бойцов-чеченцев Р. А. Кадырова.
Изъяв из пьесы римских оппонентов, представителей дряхлеющей цивилизации, режиссер Петр Шерешевский обрек спектакль на повествовательность. И потому представление явлено чередой эпизодов, рисующих картины дикости, зверств и жестокости Атиллы, жаждущего самоутверждения любой ценой.
Атилла заявляет о себе в спектакле … поцелуем отрубленной головы предавшего его брата, которую командиру доставил как подарок его воин.
Дальше — больше. Он вожделенно разрывает одежды на случайно попавшей ему в руки кукле Барби, губами прикасается к ее груди, отламывает голову, чтобы потом, приставив острый остов каучуковой шеи к горлу женщины, пообещать ей непростые испытания.
Затем в гостинице он изнасилует возлюбленную своего врага Ильдегону - а в это время для усиления глума происходящего по телевизору транслируются кадры из мультфильма с написанным крупными буквами названием "Подарок Нюше!".
Атилла устроит с пленницей - с той самой, над которой надругался — свадьбу, превратив празднество в шабаш с дикими плясками, стрельбой из автоматов в черноту выси…
Этот Атилла в минуты затишья перед боем, приказывает насыпать ему наркотики, которые вдыхает через трубку.
Режиссер многое придумал, живописуя на подмостках образ владыки дикарей. Вот, Атилла, увлекшись игрой в войну, передвигает фигурки оловянных солдатиков по белому песку, передвигает танки, поднимает вертолеты над полем брани…
Все это крупным планом показывается на экране крупным планом видеопроекции. И зрителям становится понятно, что Атилла, вообразив себя богом войны, ведет реальное сраженье. Гибнут люди — по сто тысяч с каждой стороны. "Рим или скифы — чья победа?". Кровью обагрились руки и лицо Аталлы — звучит как сообщенье "в щепки разлетится то иль это".
Знаком победы у этого Атиллы — поднятые вверх обе руки с характерным жестом.
Пытаясь хоть как-то углубить и разнообразить образ вождя, Петр Шерешевский, прибегает к приему противопоставления и контраста и показывает, что Атилле не чужды человеческие чувства. Как это делает? Иронично делая отсылку к нашей общей истории, истории страны, прославляемой славами гимна "Союз нерушимый республик свободных//Сплотила навеки великая Русь…".
Взяв в руки альбом с фото семьи, Атилла показывает себя мальчишкой, отца и молодую мать с братишкой — зритель видит изображения на экране. Между страниц альбома видит открытку с… красной звездой, которую он подарил отцу на праздник (все поняли, какой).
Затем нашлась открытка, им нарисованная для мамы в День 8-го марта…
В эпилоге после вручения посланцем в парике его невесте домры со спрятанным там пистолетом, ритель из титров з узнает, что Ильдегону живьем закопали в могилу рядом у телом ею убитого Атиллы. "Через несколько лет Рим пал. Достижения цивилизации были утрачены. Европа погрузилась во тьму".
Таков итог похода
По убитой весне
По разбитым домам
По седым головам
По зелёной земле
Почерневшей траве
По упавшим телам
По великим делам
Конечно ж, не судьба Европы, не феномен энтропии в истории тревожил Шерешевского, когда он обратился к трагедии Замятина "Атилла". Он не исследовал конфликт Запада и Востока, Спектакле лишен анализа, развития, полифонии смыслов. На сцене разворачивается картина ужасов изничтожения цивилизации как таковой — как наказание империи, утверждающей несправедливость. И варвар "Атилла" ей (читай — России) выносит приговор: "Хочу, чтоб жили все! Сейчас живут твои сто тысяч римлян, а миллионы их везут в галерах".
Однозначность, иллюстративность характеристик, типажные отсылки к кавказскому народу ставят плотину перед потоком мысли: развития нет — есть разворачивание темы.
Наверное, в том, что этот спектакль заявлен Высшей всероссийской театральной премии как претендент на награду сразу в нескольких номинацией есть свой умысел. Эта премия давно уж превратилась из национальной в антинациональную.
А Петр Шерешевский, в стремлении заполучить заветную награду, играя на национальных чувствах, провоцируют беду. Нельзя в России жить народам, противостоя друг другу. И потому "Атилла" П. Шерешевского способствует развитию мыслей о возможном развале страны, несущем в конечном счете гибель нашему Отечеству.
Самое удивительное, что генеральный директор премии Мария Ревякина специально не везет спектакль в Москву, дабы избежать скандала.