Личность Иосифа Сталина — одна из самых многогранных и сложных. Историки всего мира до сих пор пытаются осмыслить вопрос — как мог сформироваться подобный человек, который из молодого революционера, вооружённого романтическими идеями добра и справедливости, постепенно превратился в страшного тирана, от настроения которого зависели миллионы человеческих жизней.
Не обошёл своим вниманием эту тему и режиссёр Валерий Фокин. Народный артист России, лауреат четырёх Государственных премий России, художественный руководитель Александринского театра попытался ответить на этот вопрос постановкой спектакля "Рождение Сталина". В основе сценической композиции — исторические материалы, фрагменты из романа Ф. М. Достоевского "Бесы", а также тексты современных авторов.
Постановка была осуществлена на сцене Александринского театра в Санкт-Петербурге. А недавно в Художественном театре состоялось два показа спектакля, затем прошла творческая встреча с художественным руководителем Александринского театра и автором спектакля "Рождение Сталина".
— Валерий Владимирович, почему эта тема выбрана именно сейчас?
— Сама идея родилась не сегодня, а года за три перед началом работы над спектаклем. Захотелось разобраться с механизмом перерождения человека в такого диктатора, в такое чудовище. Это очень важный и не исчерпанный до сих пор вопрос, волнующий многих людей, и не всем нравятся ответы во время поиска.
Как пример, приведу ситуацию — на последнем спектакле, когда артисты вышли на поклон, какой-то человек вдруг бросил на сцену пустую пластиковую бутылку. Не скрою, меня порадовал этот жест. Это значит, что его вывели из себя, он был возбуждён и высказался таким способом. Было бы другое под рукой, бросил бы в артистов другим. Слава богу, была не стеклянная, а пустая пластиковая бутылка.
Это сильный эмоциональный жест человека не согласного, возмущённого, и таких много и в Санкт Петербурге, и в Москве. В столице некоторые зрители встали во время показа и шагая по ногам ушли со спектакля. В Питере половина зала аплодировала, а половина сидела молча, и я боялся, что они могут подраться между собой.
Мне кажется, что именно сейчас время о таких вещах говорить, должны быть в репертуарах театров исторические спектакли, это для молодёжи важно. Через прошлые факты истории проецируем на сегодняшний день, никуда от этого не денешься. Потому что драматический театр должен мыслить эмоционально, он не может всё время только развлекать. Вообще, конечно, развлечения должны быть, но талантливо, не бездарно. Главное, чтобы из театра люди выходили с какими-то мыслями
— Вы ярко описали зрительскую реакцию. Работая над постановками не только в России, но и за границей, какая на ваш взгляд сегодня театральная публика в целом?
— Сказать, что публика одинаковая — это было бы неправдой, она вся сегментирована и с совершенно разной театральной подготовкой. Театр — уникальное в этом смысле живое искусство, которое зависит от контекста жизни, и те события, которые сейчас происходят за окном, в спектакле могут повернуться к зрителю абсолютно новой стороной. Диалог эмоционального понимания с зрительным залом может зазвучать совершено по-другому, тем и ценен театр: своей живостью и наблюдением за публикой, которая меняется.
— А как вы сами оцениваете личность Иосифа Сталина?
— Иосиф Джугашвили был уникальным человеком, он был многоликим: например, когда ему нужно было, он прекрасно говорил на русском языке, а когда не нужно — забывал… Он знал разные языки, но, например, Черчиллю не показывал, что владеет английским. Греческий язык знал очень хорошо, ещё из семинарии, в ссылке изучал. В училище был одним из лучших учеников.
Когда я был в Тбилиси, то в музее увидел экземпляр романа "Бесы" Достоевского, весь испещрённый заметками Сталина. Он много читал, у него была большая библиотека, после него осталась около 30 тысяч экземпляров. Сталин выглядел, может быть, не самым образованным человеком, но ничего подобного, он Достоевского не только прочитал, но и подробно законспектировал. На полях есть его заметки: "А что такое он совершил?! Какое это было преступление? Что тут особенного?"
Кстати, он перечитал всего Булгакова, а потом запретил. И когда Михаил Афанасьевич поехал в экспедицию для того, чтобы изучить материалы и написать о нём биографическую книгу, его сняли с поезда — командировка была закончена. Потому что Булгаков мог узнать о нём много лишнего…
Школьные товарищи, конечно, вспоминали о его детстве и юности, но лично он не хотел, чтобы знали о каких-то фактах из его биографии, запрещал говорить о своей юности. Даже воспоминания матери Сталина, Кеке, до сих пор напечатаны не полностью. В своё время было запрещено их печатать. А она не просто написала воспоминания, она открывала детали, которые он не хотел обнародовать. Мать вспоминала, как он плакал после драки, хотя это были нормальные вещи. Он не хотел никаких воспоминаний, не хотел, чтобы знали, что он мог драться как сумасшедший, причём с больной, сухой рукой, и мог ударить противника в спину. Даже в моём детстве нельзя было бить противника сзади, это считалось подлым, а в нём уживались совершенно противоречивые качества: отвага и подлость. Поэтому его официальная биография началась, когда он уже стал Сталиным — вождём.
— Постановка ярко демонстрирует, как рождается вождь. Как вы думаете — сегодня, в современном обществе, может появиться такая личность? И может ли молодёжь ориентироваться на такую личность как Сталин? Во время правления Сталина страна победила в Великой Отечественной войне, многого добилась…
— Я не смогу вам ответить на этот вопрос, появится сегодня такая личность как Сталин или не появится, я не Кассандра…
По поводу ориентирования на личность, мне кажется, что молодёжь должна ориентироваться на то, чтобы постараться преодолевать в себе дурное и стать лучше. Это вроде бы фраза общая, но она внутренняя. Человек рождается со всем плохим и хорошим, не надо этому удивляться, но это так. А в течении жизни происходит отбор. Молодёжи в первую очередь надо задавать себе вопрос: "Зачем я живу?"
Несмотря на то, что это вопрос личный, это, кстати, главный вопрос драматического театра: во имя чего живёт человек?
— А когда вы своих артистов, с которыми работаете в театре, спрашиваете: "Зачем вы живёте?", вам нравятся их ответы?
— Я не спрашиваю о таких вещах, это некорректный вопрос. Думаю, что они сами себе задают и отвечают на подобные вопросы. А если я их спрошу, то они заподозрят какую-то интригу… Что хотел сказать этим худрук? Не попахивает ли это сокращением? Ну зачем я буду их пугать.
— Вы сказали, что молодёжи надо стараться быть лучше, стараться преодолевать в себе дурное. Многим людям свойственно всё время задаваться вопросом — какая примерно степень греха допускается в поступках?
— Любой грех есть грех. Другое дело, что нам свойственно делить грехи на разные подразделения: "я же банк не грабил, людей не убивал"… Это свойственно нам, и мне в том числе. Наверное, мы не можем жить без греха, это иллюзия. Есть люди, которые так живут, но это святые. Другое дело — надо пытаться, насколько сил хватает, не грешить. Сразу предупреждаю — это очень тяжёлая работа.
Замечательно философ Бердяев сказал: "А что, было бы лучше, если бы Серафим Саровский стал поэтом и писал стихи, а Пушкин стал священником? Ничего хорошего". Поэтому каждому определено своё место сверху: тебе дано предназначение — следуй ему. Всё на самом деле очень просто, надо только определиться.
— Как долго вы ставили этот спектакль? И сколько времени обычно у вас уходит на постановки?
— Нет рецептов, какой-то спектакль ставлю быстро, какой-то медленно, но вообще я не люблю работать быстро. Когда надо делать быстро, особенно за границей, конечно, делаю. Правда, надо учитывать от того, с кем ты репетируешь и какой материал. Ничего не должно быть формального, где-то тебя актёры понимают, тебя знают, а где-то надо знакомиться и начинать с нуля, делать их "своими". Ставить спектакли за границей, работая через переводчика — это как "поцелуй через стекло", не всегда удобно, так как мы читали разные книжки в детстве и много разного рода несовпадений. А с возрастом хочется быть более точным, совершать меньше ошибок. К сожалению, их всё равно совершаешь…
Потом имеются постоянные претензии к себе, к работе. Моё мнение такое — претензии должны быть. Если у кого-то нет претензий, значит он умер… Вы смотрите на человека: думаете, что он живой, если дышит, но он умер… Недовольство в творчестве обязательно должно присутствовать, а может даже и возрастать. Поэтому это тоже влияет на работу.
— Как вы думаете, если бы этот спектакль показать на гастролях в Европе, например в Германии, какая бы была реакция? Европейцы, наверное, расценили бы его как очередной вызов…
— Какая Германия? До известных событий этот спектакль приглашали на разные европейские фестивали, особенно страны бывших социалистических лагерей, трагический интерес к этой персоне есть, но сейчас об этом не может быть и речи….
— Валерий Владимирович, какая следующая премьера ожидает зрителей в этом году?
— Мы сейчас репетируем спектакль под названием "1881", он о двух императорах — Александре Втором и Александре Третьем. Спектакль очень важный с исторической точки зрения, он о переломных событиях. Хотя у нас в стране всё время переломные события…