Сергей Соколкин мог стать никому не известным инженером на одном из уральских заводов. Но теперь он поэт, прозаик, автор многих известных песен, секретарь Союза писателей России, заслуженный работник культуры России, а также заслуженный работник культуры Ингушетии. О своем непростом становлении он рассказывает "Правде.Ру".
Сергей Каргашин: Сейчас твои песни в репертуаре многих российских звезд, также ты автор более десяти поэтических книг, но на самом деле по образованию ты инженер, вначале закончил Уральский политехнический институт.
— Как-то получилось, что я, учась в институте, уже начал писать. И первая публикация была в институтской газете, называлась "За индустриальные кадры". С 1985 по 1987 год я работал в Уральском научном центре Академии наук СССР. Почему я туда пошел — потому что понимал, что долго меня ученые не вытерпят, и мне сказали, что из Академии легче уйти, чем с какого-то завода.
Там, как в анекдоте, меня послали товарищи академики сидеть в библиотеке и выписывать разные интересные вещи. И там было много типа "изобретено — Советский Союз, внедрено — Япония" или "США" — уже тогда вовсю воровали и продавали секреты.
Прямо напротив меня находился журнал "Урал". Сейчас один из самых либеральных журналов, а тогда был самый кондовый. Там не брали ни одного моего стихотворения, говорили "Что ты пишешь? Какую-то хрень. Любовь-морковь. Вообще непонятно что". Нам надо "Урал — опорный край державы", про Мартена. Я говорил: "Знаете, у меня как раз специальность — Мартена и прочее. Я терпеть не могу все это дело.
В общем, крупных публикаций не было, и я особо поэтического настроения не приобретал в цехе. И вдруг попалась книжка "Ни рано ни поздно" Юрия Кузнецова. Она настолько отличалась от всех этих, которые про Мартена писали… И я думал, что надо ехать к Кузнецову. Как Есенин к Блоку поехал.
Поехал, нашел Союз писателей, там мне говорят: "Ты что, парень, с дуба рухнул? Будем мы кому попало раздавать". В общем, я нашел какую-то молоденькую девочку, стал ее обхаживать, улыбался ей. Раздобыл через нее адрес и телефон.
Позвонил, сказал: "Я поэт с Урала, хочу свои стихи показать". Он мне говорит: "Я с публикациями помочь не могу". Я: "Мне нужно, чтобы просто вы почитали и сказали, поэт я или нет, или мне надо бросать все это дело". Он к таким вещам неравнодушен: "Приезжайте". В итоге он говорит: "Соколкин, поэт ты гениальный, но стихи у тебя полное говно. Пока у тебя нет стихотворения, за которое может ухватиться критика. Все равно все, что есть, надо печатать, конечно". Юмор такой. Посоветовал поступать в Литинститут — "иначе ты там пропадешь".
— Нужна творческая среда.
— Формирование нужно. Когда уже сформируешься, можно уезжать, куда хочешь. Распутин, Белов жили у себя на родине, но поэты как-то в основном в центре. "Сейчас в Литинститут набирает Лев Ошанин — поэт как поэт, конечно, не самый сильный".
— Лев Ошанин как поэт-песенник такие песни написал!
— Как поэт-песенник он гениальный.
— "Течет река Волга", Зыкина пела — это же потрясающая песня.
— У него же были замечательные песни. "Солнечный круг, небо вокруг". Я даже смеялся, первая эротическая песня "Тронутые ласковым загаром плечи обнаженные твои". Кобзон пел. Какая-то у него еще была очень известная. "Эх, дороги… Пыль да туман".
— Точно!
— Любимая песня маршала Жукова. Как поэт просто он был, конечно, средний. Я ему лично говорил, он даже со мной соглашался. Когда я диплом защищал, у меня был Ошанин ведущим, а оппонентом — Евгений Долматовский. Меня спросили: "А что ты песен не пишешь". Нет, зачем, я же поэт. Очень не жалею, что уехал туда.
— После окончания Литинститута ты несколько лет работал в газете "Завтра" у Александра Проханова, выдающегося писателя.
— Замечательный человек, которого все время пытаются оболгать с левой, с правой стороны. Не буду повторять. Нормальный, добрый, заботливый человек.
— Прекрасный оратор!
— Те, кто на него наезжает, явно не читали его романов. Например, "Красно-коричневый" 1993 года. Потрясающие совершенно там есть куски о любви — добрые, нежные, просто удивительные. Как мне кажется, Захар Прилепин с его рассказами любовными оттуда вышел. Как мы все из гоголевской шинели.
— В 1993 году ты делал журналистское расследование о поступлении оружия в Москву и даже на месяц загремел в Бутырку.
— Я ничего умнее не нашел, но были серьезные истории. Нападали на Проханова, на Бондаренко. На меня тоже. В метро ко мне докопались два человека в пустом вагоне, в шесть часов утра. И на одной остановке вошел молодой парень, впрягся за меня. Они убежали, бросив какие-то пакеты. Он стал в них рыться, что-то мне сунул и убежал, а я остался.
Я смотрю — там непонятно что и патроны… Тут до меня дошло, что это стреляющая ручка. Думаю — это ж зацепка, надо начать журналистское расследование, которое от меня все требовали. На следующий день я пошел туда показывать — ничего умнее не нашел. И там их повязала милиция. Причем несколько злобствовали, писали какую-то ахинею насчет того, что отмахивался редакционным удостоверением, обещал всех урыть. Интересно, что прямо горой вступились писатели, даже либеральные. Розов, Солоухин.
— Розов не либерал, он патриот.
— Либерал. Это я его перевоспитал. Помню, брал интервью, он сразу такой: "Ваша газета грубая и некультурная". И я стал спорить, хотя мне все говорили, что так нельзя. Видимо, чисто по-человечески я ему понравился, он мне тоже. Великий драматург.
Потом он говорил: "Вы грубоватые, но кое-где вы правы". В 1995 году он вообще говорил "Я пенсионер-империалист", говорил, что Ельцин — подонок, власть негодяев. Пусть он был либеральный человек, но честный.
— Да.
— У нас сейчас слово "либерал" ассоциируется чуть ли не с фашизмом. Я, кстати, в своей жизни встречал одного либерала, только мы с ним сейчас дружим. И я ему даже сказал, что ты настоящий либерал. "Я с вами полностью не согласен, но я отдам жизнь за то, чтобы вы могли говорить эти вещи". Вот это либерал. А у нас, если ты со мной не согласен, значит, надо тебя расстрелять. Чем они отличаются от Троцкого какого-нибудь?