Писатели — особый народ. Писатели-юмористы — еще более особенная прослойка. Они говорят с тобой серьезно, а ты смеешься и вдруг видишь всю смехотворность ситуации, мира вокруг, своих серьезных усилий, своих далеко идущих планов. Смеясь, уходишь от глупости.
Юмористы — подарок на пыльной и монотонной дороге. Они — чудо. Аркадий Крумер — юморист. Очень серьезный. Дипломатичный.
Умеет дружить — это еще один отдельный талант. Когда пишет — неясно, потому что он всегда занят — фестивалями, концертами, проектами разного рода. Но — пишет. И об это мы с ним решили поговорить.
— Уважаемый господин Крумер, откуда пришла эта тяга придумывать, фантазировать, смешить, развлекать? Где и как все началось?
— Тяга пришла из Одессы. Из бабушкиного дворика в Дуринском переулке, где каждый второй был Жванецким с той лишь разницей, что не записывал свои миниатюры.
…Тетя Броня без руки, которая была такой крутой воительницей, что за амурные проделки отправляла в тюрьму своего любовника Бельведерского, а потом, соскучившись, снова его выкупала…
Яшка-заика, с которым мы ходили пить вино в винный подвальчик, а потом он предлагал ехать к путанам, но узнав, что мне всего десять, говорил: "А, н-не, т-тогда р-рано, тогда п-пойдем на следующий г-год!"
…Иван Никифорович — русский человек, который говорил на идиш лучше всех во дворе, и нос у него был больше, чем у всех евреев, хотя слухи про особый еврейский нос, без сомнения, слишком уж преувеличены…!
— Есть такое высказывание: писатели — последние умные люди на земле. Это — вместо комплимента, хотя — абсолютная правда. Вы хотите прокомментировать?
— По-видимому, автор этого высказывания сам был писателем. Если бы он был торговцем или сантехником, определенно, сказал бы, что последние умные люди на земле — торговцы или сантехники.
— Вам нравится ХХI век и человек в этом веке?
— Истинных человеков вообще на земле становится все меньше, и это — при катастрофическом увеличении населения Земли. Вот такой парадокс. Жизнь в ХХI веке так несется, что в ее бурном потоке человеку некогда сказать другому человеку хорошее слово, протянуть кому-то руку, быть добродушным, отзывчивым.
Когда люди толкаются в этом потоке, сами собой вылетают плохие слова. Добро и раньше-то побеждало зло только в сказках, а теперь даже сказок таких почти нет. Но я, конечно, несколько сгущаю краски, чтобы картина вышла более рельефной. Это известный прием, которым грешат не только люди, сочиняющие всякое про жизнь.
— Кто стал первым читателем вашего литературного текста? Что был за текст, и какой это был читатель?
— Первым читателем был друг Борька из третьего класса. Я написал стих. Звучал он примерно так: "Эти руки меня обнимали в тихом шелесте летних трав, эти губы меня целовали, что-то громкое прошептав!"
Борька посмотрел на меня, потом спросил: "Это Пушкин, да?". Я скромно промолчал. В дальнейшем я таких комплиментов больше не получал.
Из юности еще запомнился текст, который я написал для молодежного театра сатиры. Назывался он "Человек среди людей". Сюжет был простой: на Землю с какой-то дикой планеты, где человек человеку волк и удав, прилетает пришелец, чтобы у нас тут спастись. И столкнувшись с нашей действительностью, понимает, что на земле ему кранты…
А это были времена поголовной цензуры. И вот меня вызвали-пригласили к районному идеологу, и он мягко мне говорит: "Вот, у вас, гражданин Крумер, этот пришелец прилетает прямо в наш советский ГУМ, где его чуть не затоптали. Нехорошо как-то!
У нас ведь человек человеку друг, товарищ и брат даже тогда, когда в магазине дают импортные сапоги или водку по талонам, потому что советский человек ни при каких обстоятельствах не теряет свой облик строителя коммунизма!
А давайте лучше — пусть этот пришелец прилетает прямо к ним — в их Пентагонский универмаг! Представляете, насколько правдивее тогда будет сюжет?!…"
И тогда я решил, что пусть пришелец лучше никуда не прилетает, а сидит у себя на дикой планете. Так будет намного безопаснее и для него, и для меня.
— Каков был первый успех? Помните ли вы боль провала? Если такой был, конечно. И — чему он вас научил?
— Успех не помню, а провал запомнился, это был оглушительный провал. Меня пригласили "почитать смешные рассказы перед интересной аудиторией". Звучало заманчиво и загадочно, и я согласился.
Зал был битком. Передо мной играли замечательные клезмеры. Зрители хлопали, как сумасшедшие, зал гудел. Было ясно, что собралась публика, о которой можно только мечтать. Поэтому я вышел на сцену, переполненный оптимизмом, тем более что рассказ выбрал самый смешной.
И вот я начинаю читать — в ответ гробовое молчание! Так продолжалось минуты три, хотя казалось, что вечность! Потом народ начал между собой перешептываться, шелестеть фантиками и, наконец, переговариваться в полный голос, ходить или вообще дремать.
Я в каком-то полуобморочном состоянии мужественно дочитал до ближайшей точки и ушел со сцены тихо, по-английски. Публика этот трагический момент моей биографии вообще не заметила и продолжала сама себя развлекать. А я сидел в гримерке, клятвенно обещая никогда больше нос на сцену не совать.
И тут в гримерку влетела та самая Тамара, которая меня пригласила на концерт, и с порога затараторила, что не успела предупредить, что в зале русский никто не понимает, потому что они все из Америки — внуки бывших русских эмигрантов, потерявшие язык предков. И что этот пустяк она не учла… Не помню точно, убил я эту Тамару или нет. Хотя, если и убил, меня оправдает любой суд…
— Мир читает ваши книги. Он радуется, смеется, думает. Какой самый прекрасный отзыв вы получили на свой текст? Какой самый грустный?
— Я бы не стал округлять читающих меня до размеров мира, хотя, если верить интернету, а ему верить нельзя, мои книжки продаются во многих странах, где люди дома говорят на русском языке.
Самый приятный отзыв? Мне говорили знакомые и незнакомые люди, что, когда на душе скребут кошки, они открывают мою книжку "Изя Кац и другие русские", и кошки понемногу укрощаются и начинают тихо мурлыкать. Если это хоть в какой-то степени правда, я не зря мараю бумагу, составляя из букв всякие слова.
— Сочетание в одном лице писателя и продюсера — это стремление сделать жизнь похожей на триллер? Оглушительность мира шоу-бизнеса и кабинетная тишь — как это сочетается?
— Жизнь и сама по себе похожа на триллер, даже без этого сочетания. Она дается человеку не часто, и ее надо прожить. Она несется, будто за ней кто-то гонится. И в ее мелькании хочется разглядеть что-то важное.
Жизнь ругают, на нее ворчат, ею жутко недовольны. Ее любят и ненавидят. На жизнь безбожно наговаривают, утверждая, что это вообще не жизнь. Она часто связывает нас по рукам и ногам, или дает под дых, испытывая на прочность…
Но лично я люблю жизнь, даже когда она становится невыносимой. Я тоже часто бываю невыносимым, но мои близкие и друзья все равно не перестают меня любить.
Так удачно получилось, что я одинаково люблю придумывать фестивали и в перерывах между ними играть словами, складывая из них всякие рассказы — детские и взрослые. Для меня такое сочетание — огромное везение!
В детстве, как и все из прошлого века, писал короткие слова на заборах, уже тогда понимая, что краткость — сестра таланта. Но гонорары за это не платили, а всыпать могли по первое число.
Поэтому постепенно переключился на газеты и журналы. Публиковался в "Литературной газете", в газетах "Знамя юности", "Литературная Россия" и даже в знаменитом "Труде"; в журналах "Юность", "Москва", "Урал"…
А кабинетной тиши никогда не было, потому что не было кабинета. Писал где придется… Здесь я бы попросил правильно поставить ударение. Сяду, бывало, в уголочке и пишу себе, думая, что все же приятно иметь в этой жизни свой угол.
-. Чем природа юмора и вообще всяких текстов, атмосфера, задачи театра в России отличаются от наших? От Израиля? Как возник спектакль, который ставится по вашей пьесе в Смоленском драматическом театре имени Грибоедова?
— Если отстраниться от задач, которые ставит "партия и правительство", у каждого театра они, по-видимому, свои, независимо от географии. Главное, чтобы из театра не исчез сам театр, его необыкновенная атмосфера, где каждый день играется жизнь. Если есть атмосфера театра, есть и театр. В любой стране. Ну а если ушла, тут ничего не попишешь!…
Смоленский театр — настоящий долгожитель, ему в этом году исполняется 239 лет. Почти юбилей. И мне жутко приятно, что 26 февраля, почти в юбилейном году, состоится премьера.
В авторском варианте комедия называлась "Четверо в кровати, не считая пятого", в театральном — менее конкретно: "Люби меня, люби". Но там все достаточно пристойно, и спектакль могут смотреть даже дети до шестнадцати.
— Вы изменились за годы жизни в нашей драматичной и горячей стране? Изменились ваши темы, юмор, печаль, цели, образ мысли и жизни?
— Пару лет назад я был в Витебске и с разницей в один день случайно встретился с двумя дамами, с которыми когда-то ходил в один детский сад. С тех давних пор мы ни разу не виделись. И вот первая мне сказала: "Слушай, ты вообще не изменился!". А вторая сказала: "Просто ужас, как ты страшно постарел!".
Так что теперь могу с уверенностью сказать, что и изменился, и нет! Страну люблю, она всякая и разная, маленькая и огромная! В ней много мишуры, много шума, тут евреи из разных стран мира, глядя друг на друга, не верят, что перед ними евреи… Но страна замечательная, ее просто надо разглядеть!
— Как обстоит дело с дураками? Вы их не замечаете, вы от них прячетесь, вы с ними ладите?…
— С дураками в Израиле дело обстоит очень хорошо! Их среди евреев оказалось намного больше, чем можно было предположить! А, может, дело в том, что дураки любят всегда быть на виду, руководить процессом…
Но дурак в Израиле — больше, чем дурак, потому что, соединившись с местным колоритом, дает непредсказуемый результат. Помню, еще в ульпане, один из наших так был горд национальностью, что подходил по очереди ко всем и говорил запальчиво: "Я еврей, еврей, еврей! А ты еврей?!".
Знаете, дураки по какой-то причине размножаются быстрее, хотя китайцы размножаются быстрее всех на свете, но — далеко не дураки. Исключения есть во всем.
Но если говорить серьезно, я довольно часто, когда в чем-то лопухнусь, подхожу к зеркалу и говорю: "Ну и дурак же ты, Крумер!!!"
— Какое произведение литературы вас восхитило, обрадовало, возмутило в последнее время?
— Обрадовала книга Леонида Финкеля ""Будь счастлив, Рим, будь счастлив, Ашкелон!".
Я рад, что вхожу в круг его друзей. Он замечательный писатель и замечательный человек. Такое сочетание, увы, большая редкость.
— Что делает писатель Аркадий Крумер на досуге? Пишет, мыслит, смотрит ток-шоу, готовит изысканные блюда?
— Много чего делаю: пишу, закручиваю всякие фестивали, обожаю покупать подарки, выгуливаю лабрадоршу Леди, хотя она считает, что это она выгуливает меня…
А иногда считаю ворон, плюю в потолок, брожу по блошиному рынку и выискиваю всякую красивую ерунду, которая, соединившись с ранее купленной, становится коллекцией.
Я собираю фигурки клезмеров, клоунов и еще уйму всего. Всем этим у меня украшен балкон, салон, спальни и даже комнаты, которые называются удобствами. И — чтобы была ясна моя позиция — через весь балкон висит лозунг "Хозяин обожает минимализм".
Единственное, что никогда не делаю, — не смотрю ток-шоу. Считаю их преступлением против венца природы.
А изысканные блюда я редко готовлю, точнее будет сказать: не готовлю никогда! Я в основном их с удовольствием ем, что доставляет удовольствие тем, кто их готовит.
— "Славянский базар", знаменитый международный фестиваль искусств в Витебске, что он для вас? Как хватает сил на эти крупные израильские десанты? На то, чтобы собрать такие разные цветы в один букет? Чем в этом направлении жизни, в этом своем осуществлении вы особенно гордитесь?
— Фестиваль в Витебске для меня — это удовольствие, настоящий праздник посреди лета. Я люблю Витебск — город с особой энергетикой. В этом году мы полетим на фестиваль в двадцать третий раз. И если вначале израильтяне на "Славянским базаре" вызывали удивление, то сегодня трудно представить фестиваль без нас.
"Славянский базар в Витебске" — это фестиваль без границ, где все понимают друг друга, потому что говорят на одном языке, языке искусства, языке музыки.
— На какой журналистский вопрос вам особенно приятно было бы ответить?
— Так случилось, что однажды Союз русскоязычных писателей вручал мне премию имени Ильфа и Петрова за книжку "Майсы с пейсами". А в конце, когда церемония закончилась, и народ уже разошелся, прибежал администратор и гробовым голосом сообщил, что все книжки, которые я принес для выставки, кто-то умыкнул. Я жутко обрадовался и сказал, что о таком повороте событий мечтает каждый автор.
Поэтому если какой-нибудь журналист спросит: "Ваши книжки так популярны, что их когда-нибудь даже воровали?", мне будет очень приятно ответить.
— Писатели знают о жизни очень много, дайте совет: как нам, людям, которые не стали писателями, стать счастливыми?
— Иногда, чтобы стать счастливым, достаточно не стать писателем, хотя вряд ли это идеальная формула счастья. Ну а если без шуток, большого счастья на земле немного, а маленького немало. Его просто нужно уметь разглядеть. Научиться радоваться простым вещам — это, наверное, и есть настоящее счастье.
-. Что вы никогда не прощаете?
— Как бы банально это ни звучало, не прощаю предательство тех, от кого не ожидал предательства. К счастью, отрицательный опыт у меня в этом совсем не большой. Друзья из прошлой жизни остались друзьями. И новые доказали, что они друзья. А я, в свою очередь, стараюсь не увеличивать их отрицательный опыт.
— Какую черту характера вы в самом себе не принимаете, с какой боретесь?
— Я всю жизнь борюсь со своими недостатками, и всю жизнь они выходят победителями. Поэтому смирился и принимаю их, пытаясь выдать за достоинства.
— В нескольких словах: какой он — писатель и человек Аркадий Крумер?
— Я бы по отношению к нему не злоупотреблял словом "писатель". Он — человек, пишущий всякие тексты. Иногда они хорошие и смешные, иногда наоборот… По-видимому, это нужно было сказать в начале нашего разговора, но подвела моя врожденная скромность.
А теперь по существу: он, то есть гражданин Крумер, находится в том возрасте, когда итоги подводить еще рано, а браться за ум уже поздно. Известно, что он старался по жизни не валять дурака, не пудрить мозги, не материться сверх нормы.
И сегодня может с чистым сердцем сказать, что эти старания оказались совершенно тщетными!… В детстве он лазил в чужие сады, курил за углом и беспробудно врал. То есть развивался вполне нормально.
У него есть дети, внуки, друзья и — осторожное предположение — есть голова на плечах. Поэтому он уверен, что у него есть практически все…
-. Что вы можете сказать про этот мир?
— Тоже считаю, что этот мир уже спасти нельзя. Но спасать все равно нужно. Возможно, это единственное бесполезное занятие, которым стоит заняться.
***
Аркадий Крумер — автор пьес "Три часа на сочинение" и "Нонсенс" (в соавторстве с Михаилом Шульманом), которые ставились в Государственном Академическом Театре имени Якуба Коласа, Харьковском и Алма-Атинском ТЮЗах, Могилевском драмтеатре и других.
По ним были сняты два телевизионных фильма. Написал повесть "Радостный дирижабль" (тоже в соавторстве с Михаилом Шульманом, печаталась в журнале "Рабочая смена", новое название "Парус").
В Израиле написал книжки: "Изя Кац и другие русские", "Нескучная книжка на вырост", "Нашествие клоунов", "Саги про Рабиновича"," Майсы с пейсами". Пьесы: "Слишком сумасшедшие похороны", "Четверо в кровати, не считая пятого", "Утомленные хамсином", "Маленькие великаны", "Кукареку".
Читайте также:
"Высоцкий - лучшее лекарство от отчаяния"
Беседы длиною в век: кто на очереди в "Автограф века"?
В духе политкорректности: книгу Толкина "Властелин колец" обвинили в расизме