Снова о фотографии. Об искусстве, которое цветет на стыке технологий и мистического жонглирования кеглями подсознания. На перекрестке потрясений реального времени и страдальческого, рабского, мещанского "сделайте мне красиво"…
Щелчок — и ты навсегда запечатлен у бессмертно-великой стены, скульптуры, картины. Ей безразлично — стене, скульптуре, картине. А тебе — собственническая, детская, тихая радость. Фотография живет разнообразно. От стоящих колом уродливых платьев на банкете — до рембрандтовской мудрости Себастьяна Сальгадо в фотопортрете слепой женщины народа туарегов…
Фотография многолика: она — служанка, она — королева. Все туристические объекты сфотографированы до сантиметра. И Нотр-Дам, и лошади Клодта, и Колизей¸и старый город Иерусалим…
Тысячи людей наводили на знаменитые объекты свои фотокамеры. Получились тысячи одинаковых фотографий с пейзажами, дворцами, памятниками. Талант видит иначе. Оптика его взгляда, его душевный строй иные. Его объектив передает духовную энергетику. Некую смысловую, сюжетную линию, связь между вещами на первый, поверхностный взгляд неощутимую. Щелчок — и вот лицо страшной войны в назидание, — повод, чтобы сравнить свои несчастья с истинными, с теми, которые уже произошли, с теми, которые грозят из будущего.
Мастер одним кадром-вспышкой меняет мир. Щелчок — и ты с помощью чьей-то фотоработы увидел мир иначе. Это и есть вершина фотоискусства. Права, тысячу раз права была Сьюзен Зонтаг: все вращается вокруг фотографии. Все превращается в фотографию. Стремится стать фотографией.
Сновидческая парабола — мысль Вима Вендерса в его фильме "Съемки в Палермо", философская притча Микеланджело Антониони "Фотоувеличение", ностальгически прекрасная и гипнотичная лента Хичкока "Окно во двор" — это всего лишь несколько примеров уважительного приношения музе фотографии. Прекрасной, юной, но все же недостаточно титулованной.
В 2004 году во МХАТе и концертном зале "Россия" экспонировалась выставка известного израильского фотохудожника Бориса Равича "Это террор". Цикл скорбный, лаконичный. Реквием в фотографиях. В одном мгновении, в одном символистском кадре зафиксированы драма, страдание, мысль о будущем.
Фотохудожник хочет передать всю суть войны, любви, жизни, смерти — кратко, емко. Чтобы после одного взгляда, долгого или короткого, изменилось что-то в сознании. Он смотрит на мир через объектив -и аккумулирует, и передает энергию.
В Центральном доме художника, в выставочном зале на Крымском валу, в эти дни проходит выставка "(За) фиксируй мир!". На ней представлены фотоработы, ставшие лауреатами III Международного фестиваля "Фиксаж-2018".
Среди фотографий-победителей — есть и работа Бориса Равича. На снимке две улыбчивые дамочки-ветеранши. Они выжили, победили, сохранили свет в глазах. Они хохочут как-то не напоказ, совершенно естественно, без позы, будто говорят: "Ну и где ты, Гитлер? И следа не осталось! А мы — вот они мы!" И тепло — весеннее, как в победном бессмертном мае, проливается в душу…Их зовут Гита и Шейна-Лея. Они живут в Израиле. Фото изумительно, наполнено энергией, надеждой. Мир — он в этих улыбках, светлый и сияющий мир.
На персональной выставке Равича в Минске, в Историческом музее Республики Беларусь, в книге посетителей была такая запись: "Спасибо, что научили видеть".
Жизнь — тот же фотоальбом. Сцены-картинки следуют одна за другой. Борис Равич родился в Ашхабаде, в Туркмении, в 1959 году. В Ашхабаде он мальчишкой впервые услышал настоящую музыку. Симфоническую, оперную. Она звучала дома, в театре, куда отец, кларнетист и композитор, брал с собой сына. Тогда сформировался вкус. Тогда сложилось свое знание о жизни и искусстве: попса — всякая, любая, — это примитивно. Опера и симфония — музыка для ума и сердца. Так оно продолжается и сегодня.
Первые его фотографии странно напоминают кадры из черно-белого старого итальянского кино. Они простые и напряженные. Когда ему было 12 лет, умер отец. Семья впала в нищету. Мама и двухлетний брат оказались без средств к существованию. Надо было как-то зарабатывать. И он научился. Взял старый фотоаппарат. Как оказалось, на всю жизнь. В восьмом классе мама подарила увеличитель. Научился трудиться, нести ответственность. Фотографировал детские садики и получал деньги. Был защитой и опорой младшему брату, которого обижали в школе. Увлекался велоспортом. Фото с велосипедом победило на городском конкурсе. Автору было 13…
Когда ему было 15, фотографии стали появляться в газетах. В 19 лет он был штатным фотокором. Закончил исторический. Ездил по стране, фотографировал депутатов Верховного Совета и передовиков производства. Пустыню и хлопковое поле. Жизнь обычных людей и партийных лидеров. Бывал в горячих точках.
В 1991 году уехал в Израиль. Изменился стиль, свет его фоторассказов о жизни. …В семье рассказывали какую-то странную, фантастическую историю, в которой были замок, медведь, девушка. Приехав в Беларусь на проект, он увидел похожую картинку в виртуозной геральдике уважаемых польских семейств.
В Беларуси в 2016 году Борису Равичу предложили реконструировать фотоработы белорусского просветителя, ученого, фотохудожника — Льва Дашкевича. Инициатором этой работы стал меценат и фотохудожник, израильтянин Алик Замостин. Выставка возрожденного, опередившего свое время Льва Дашкевича, экспонировалась в Иерусалиме, в известной художественной галерее Skizza ти в Историческом музее Республики Беларусь.
Борис Равич восхищается коллегой, творившим в первой половине ХХ века: "Дашкевич — уникум! Он совершил свои открытия лет за двадцать до того момента, когда к этим поискам приблизился мир".
В Беларуси прошли персональные выставки в "белорусском Эрмитаже" — дворце Румянцева-Паскевича. В Гродно — в хоральной синагоге. Был реализован замысел цикла фоторабот под названием "Баночка варенья". Деревня, город, лица, праздники, будни, блестящая белорусская журналистка Тамара Вятская в неофициальной обстановке, милая, поэтичная… Беларусь как она есть — неповторимая и сказочная, светлая, как березовая роща в солнечный день весной…флаги на ветру…спящая в дрожащих от движения автобуса лучах девочка… Все все это стало темой, источником вдохновения.
Поездка с паломниками, знакомство с колоритным борисовским ксендзом, беседы с минским православным священником отцом Павлом (его прихожане и были участниками поездки по святым местам республики). Колокола Хатыни, женщины у источника c целебной водой, пьяненький хитроватый сват на улице небольшого городка, не человек — дилемма… Жизнь во всей ее хаотичной гармонии. Красота лиц и душ. Неповторимая, отличная от всех прочих, истинная белорусская краска.
…В Мцхете, древнейшей столице Грузии, святом для каждого грузина месте¸ есть монастырь Джвари. Он стоит там, где сливаются овеянные легендами реки Арагви и Кура. Монастырю посвятил свою поэму великий русский поэт Михаил Лермонтов. Фотохудожник встретил здесь монаха. Многословного, почти светского, с полуулыбкой, со слезой, со своей загадкой. На фото возник многослойный, очень театральный, непростой образ. С бездонными, древними, живыми глазами. В нем соединились плоскостность иконописи и почти шутовской пульс лицедейства.
В это лицо можно вглядываться бесконечно. …Лувр. Залы, где перед картинами и скульптурами с благоговением замирают люди. Кто-то ничего не чувствует, кто-то твердо знает: в Лувре надо побывать и сказать потом, что был. В тишине идет время красоты. Женщина-мусульманка фотографирует подругу на фоне обнаженной натуры. Мифологический сюжет — томная кокетливая Венера, амуры и — дамы, исповедующие ислам. Укутанные, лицемерно покорные. И — два щелчка фотокамеры, объединившие эти лики воедино.
"Листья". Они будто взлетели в небесный простор, трепещут, а рядом — в луже ли, в небе — соринки, щепочки. Гляди в небо, гляди под ноги — там синева и листья. Не лужа — фрагмент мироздания. Узор чем-то похож на карту мира. Синева расплескалась вокруг континентов.
За эту работу мастер получил четвертое место на конкурсе, проводимом Японской ассоциацией фотографии. В конкурсе приняли участие 2800 фотохудожников со всего мира. "Одушевленное молчание", — так сказал о методе и сути работы Бориса Равича писатель Михаил Юдсон.
Конкурсов и выставок было много. Была премия Булата Окуджавы. Золотая медаль академии художеств Узбекистана. Премия международной компании ОRANGE. Приз Гауди.
О цикле фоторабот "Скамейка" (на протяжении года мастер снимал одну и ту же городскую лавочку в Нетании при разном освещении, в разное время суток, и людей, останавливающихся присесть на нее), который ярко и рельефно рисует человеческие характеры, жизнь в самых разных ее проявлениях, уже написали, что это — "Фотография ХХII века". Главная форма высказывания Бориса Равича — портрет. Предметов. Людей. Времени.
Вот неказистый, весь как-то поникший верующий перед Стеной Плача. Припал, согнулся, растворился. Точнее — знаем, что это Стена Плача мы, израильтяне. Мы видим человека в видавшем виды лапсердаке и стоптанных ботинках, слабого, хранящего тайну и нашу древнюю реликвию. Любой другой зритель видит эту историю так же ярко, но в более общем варианте: на маленького человека катит всей своей мощью земной шар. Работы поражают динамикой и выразительностью.
Женщина в большом городе. Одна. На балконе, в доме, на мосту. У окна в сумраке, распускающемся как старое кружево. Кот фантастически изогнулся, будто выпрыгнул из новелл Гофмана. Мастер создает цикл не о пустоте, не о сочувствии — о поразительной глубине и красоте обычных вещей.
Фотохудожник Борис Равич давно собирает мгновения-вспышки. Нерадивой ученице объясняет: "…Делаешь фото между ударами сердца…". Более двадцати лет лет он руководит фотоклубом в городе Нетания. Достижений у клуба много, в этих заметках про все не расскажешь…
Искусству фотографии Равич предан бесконечно. Fotografia — от греческих слов, означающих- "светопись", "писать светом". Светом ведет мастер свой рассказ. Видит не через объектив — через призму особенных, личных, нетиражируемых эмоций. Рисует, переписывает мир.
Я часто спрашиваю героев своих очерков, о чем они мечтают. Борис Равич на слово "мечта" реагирует нервно: "Это в детстве, знаешь ли…". Я еще раз повторяю вопрос, меняю его: "Чего ты хотел бы для близких, для любимых?…"
— Все просто. Чтобы все дома были здоровы. Чтобы все дети — сын в России, сын и дочка в Израиле — были счастливы, востребованы, чтобы правили нами умные и честные. Я хочу еще много всего сфотографировать. Сейчас — самое время.