Вот он сидит в столице спиной к театру Малому и насупившись на театр Большой. Он — это певец русского купечества, драматург Александр Николаевич Островский. 190 лет со дня рождения — неплохой повод вспомнить драматурга, который ярко описывал непонятную для обывателя жизнь, давая своим произведениям названия, заимствованные из русских пословиц и поговорок. Сословный купец заслонил для него человеческие черты.
Драматург Островский так никогда и не поднялся выше меркантильного взгляда купеческого сословия. Быт этих людей он знал преотлично, но вечно-человеческое было ему недоступно. Трудно определить жанр драматических произведений Островского. К слову, Антон Чехов назвал не самую смешную свою постановку "Вишневый сад" — комедией. У Островского нет ни одной комедии, даже по названию. Трагедией их также затруднительно назвать. Несмотря на всю беспросветность и убогий кругозор персонажей. Грош цена тому государству, на которое трудятся такие людишки, которые выписаны бытописателем Островским. Тем не менее, вопреки драматургу великая Российская империя существовала и свой вклад в ее процветание вносило и поносимое им купечество.
Подвыпившие актеры, цыганский табор, лихой кутеж и прочая — все это всерьез воспринимают не только герои Островского, а сам автор. Лермонтов в предисловии к "Герою нашего времени" писал, что не нужно отождествлять литературного персонажа и его автора, но это не касается драматургии Александра Николаевича. Его герои — это сам драматург. Он не выше и не ниже своих героев — купчишек. Островский — плоть от плоти этих торговцев во всех смыслах этого слова. В нем нет негодования Салтыкова-Щедрина, чеховской насмешливости или некоторой отстраненности Лескова.
Читайте также: М. Горькому — 145 лет. А был ли классик?
Советское литературоведение знаковым произведением Островского считало "Грозу". Не иначе как в анекдотах, вот уже лет двадцать вспоминают "Луч света в темном царстве", как назвал Катерину демократ Добролюбов, и еще — желание героини "полетать", ах, если бы на дельтаплане… Благодаря кинематографу отечественный зритель знает из произведений Островского только "Бесприданницу". Точнее очередную ее версию под названием "Жестокий романс". Дворянообразного Никиту Михалкова, поющего "цыганские" стихи якобы Киплинга (перевод не только не равнозначен оригиналу, если без оскорблений, то — пошлятина). Не говорящую и не поющую своим голосом восхитительную Ларису Гузееву, выдающихся актеров — Алису Фрейндлих, Алексея Петренко, Виктора Проскурина — режиссерский гений Эльдара Рязанова превратил в двухсерийное месиво культового фильма. Советская критика еще успела пнуть Рязанова за так называемое "мелкотемье".
Сюжет сей ленты многим знаком, но он в корне отличен от замысла Островского. Бесприданница Лариса Огудалова в пьесе, а не в осовремененном фильме, мучается не столько из-за неразделенной страсти к обнищавшему барину Паратову, сколько из-за отсутствия у нее приданого. Для певца купечества любовь и деньги — вещи равнозначные. С деньгами или без них, нравственный облик Ларисы не претерпел бы никаких изменений. Задолго до Material Girl в исполнении поп-певицы Мадонны, наш доморощенный Островский вывел подобных героинь и героев на театральный подиум. Впрочем, герои — это еще мягко сказано. Герои могли быть в древнегреческой трагедии, в лермонтовской драме "Маскарад".
Но у Александра Островского мы находим все, что угодно: патриархальный уклад, "вкусные" диалоги (сейчас, увы, русские люди так уже не говорят), картины быта, только не истинную трагедию. Характерно, но образ креативной Снегурочки драматургу удался больше, нежели полнокровная, всамделишная Купава. Просто Купава изначально "растаяла" от писательской слабости, а Снегурочка — вследствие литературной интенции. При этом литератор растерял всю сказочную простоту и наивность. Некоторые пуристы видят в его былинном складе речей не исконное народное, а нарочитую стилизацию.
Читайте также: Старик Хоттабыч сталинского периода
Драматург Александр Островский — не кинематографист, а фотограф. Он подает зрителю действие не в динамике, а в статике. В качественной, отменной статике, но, увы, мало похожей на правду. Воспитанным на образах нынешнего телевидения, это трудно понять. "Вечно вчерашний" Константин Эрнст с его маниакальным пристрастием ко дню прошлому, которое он навязывает всей силой Первого канала, начиная от ток-шоу и заканчивая художественными фильмами. Так и Островский, который демонстрирует вчерашнюю российскую действительность — в ней больше ностальгии, нежели правды. Больше поэтической красивости, чем скупой реальности. Или такой пример: мы все в детстве с удовольствием смотрели мультики "Ну, погоди!", но при этом отчетливо понимали, что на советских улицах никакой Волк не гонялся за Зайцем.
Автор этих строк с удовольствием смотрит и смотрел пьесы Островского. Они — золотой фонд советской и русской театральной сцены. Достаточно понять, что пьесы Александра Николаевича хороши с точки зрения хорошего русского языка, правдоподобия костюмов героев, но только не правды их характеров. Купеческое самодурство родилось и умерло вместе с его драматургией. Иначе трудно объяснить, как наше государство сумело дожить до тех "десяти дней, которые изменили мир".
Читайте самое интересное в рубрике "Культура"