Французский ученый Николя Бонналь размышляет об эпохе барокко и современных ассоциациях на нее. Созвучность старого стиля ("барокко" в переводе с итальянского — "причудливый", "склонный к излишествам", дословно "жемчужина с пороком") современным общественно-политическим процессам, происходящим сегодня в мире, для него, как для философа, очевидна.
В замечательных фильмах для детей советского режиссера Александра Роу часто ставится акцент на интереснейшем противопоставлении: белокурый крестьянин- добрый молодец, вышедший прямо из своего средневекового мира, встречает развращенного и пёстрого короля, окруженного многочисленными глупыми придворными и со строптивой дочерью в придачу! Король окружен колдунами-волшебниками — повелителями разбитых зеркал, промывателями мозгов, в совершенстве владеющих техникой порабощения. Такой король в самом деле — король барокко, воплощающий в своем образе современную интеллектуальную и буржуазную испорченность, столкнувшуюся с доброй народной русской душой.
Этот пример помогает понять насущную важность размышлений об эпохе барокко, такие размышления, пусть они даже не будут этическими и эсхатологическими (как мои!), должны быть историческими и эстетическими. С появлением барокко в истории совершается непоправимый перелом. Он связан, конечно же, с западной колонизацией и с капитализмом, с развитием мирового рынка, который создал мир по своему собственному образу и подобию. Это мир Монтескье и Адама Смита. Мы вступаем в эпоху современности, современности, из которой мы всё ещё не вышли. С помощью фильмов Александра Роу мы можем выделить основные черты барокко.
Барокко — эпоха гидравлической машины, deux ex machina и оперы, эпоха тромплей — оптических иллюзий, костюмов и париков. Эпоха вычурная и фальшивая, восхваляющая комическую иллюзию, оперную сцену и поддельное схождение в ад (как подложное завоевание космоса американцами). Все происходящее — лишь спектакль и любопытство зевак, таким образом объясняется популярность "Персидских писем" Монтескье: человек уже скучает, и ему нужно чего-то нового!
Читайте также: Пушкин как предвестник конца истории
Барокко — это и эпоха обольщения, потому что это эпоха королевского двора и придворных, иллюзии и обмана. Это триумф Дон-Жуана, женского забавника, ушедшего по пути разврата благородного господина, всегда в долгах; ведь все эти господа — лентяи, они не работают никогда. Следует отметить, что барокко сопровождалось настоящим взрывом общественного долга. И совсем не случайно Маркс это блестяще описал в книге VIII "Капитала". Богатство наций, писал он, посмеиваясь, — это общественный долг.
Это была эра движения, барокко было эпохой колонизации, открытий и потешных спектаклей про дикарей или про инков, как, например, опера нашего гениального Рамо (барокко длится до 1760 года.). К тому же — это время колоний и рабства для чернокожих со стороны западных атлантических властителей. Барокко полностью предваряет относительность эпохи Просвещения и упадок самодостаточного западноевропейского христианства. В это время одно стоит другого — всё в любопытстве и экзотизме: тюркское слово "киоск" приходит к нам именно в эту эпоху, когда мы открываем для себя сахар, табак, всякие китайские безделушки и театр — новый опиум для народа! И пусть теперь дни бегут скорее — ведь всё суета и тщетность! Как говорил Паскаль, со зрением и разумом деформированными оптикой и телескопами, "вечное молчание бесконечных пространств ужасает меня". Телескоп и микроскоп окончательно искривят наш менталитет, одних сводя с ума, а иных развлекая.
Наконец, современник капитализма барокко украшает себя упадническими декорациями казино, что по-итальянски означает как игорный зал, так и публичный дом. Это убранство в духе Манон Леско — как это нам близко по духу! Мы пришли к банкротству Лоу, к опасным и отчаянным спекуляциям, к махинациям центральных банков и даже королей — как говорил Монтескье, король Франции — великий чародей, "если в его казне есть лишь один миллион экю, а ему нужно иметь два миллиона, ему лишь стоить всех убедить, что один экю стоит двух, и ему верят"("Персидские письма,24").
Обратимся еще раз именно к литературе. Существует великий и неизвестный (даже Борхесу!) шедевр — "Критикон" Грасиана, забытого испанского классического гения, который предвосхищает всю нашу позднейшую лексику: демиург, машина, театр мира, всеобщее надувательство, остров — как и лексический авангард Шекспира и Мариво. Однако же и МакЛьюхан настаивал на надувательстве в "Короле Лире", который хотел преобразовать правление в своем королевстве не согласно полномочиям, а согласно ролям. И пока царь Петр Великий вводит в обиход итальянское барокко на Балтийском море, писатели пишут пародии: комический роман Сореля, "Освобожденный Иерусалим" Тассо и конечно же Ариосто, некоторые главы которого заставляют читателя просто корчится от смеха. Все пьесы-балеты Мольера — это чистой воды барочные спектакли, в них нет ничего от классицизма, которым чванится Франция Людовика XIV — этот-то классицизм, он сколько времени продлился, лет десять-пятнадцать? Вы желаете иметь набросок о целях и стремлениях важного мольеровского персонажа-"мамамучи", иначе говоря Мамоны из Библии?
И так как в этот момент мы много рассуждаем о папе, то остановимся на этом вопросе. Барокко, без сомнения, отмечено искоренением христианства. Вот как говорил Монтескье: " папа — старый идол, которому мы воскуряем фимиам по привычке!" (письмо 24). И не стоит забывать о замечательной книге Поля Азара о развитии европейской мысли между 1680 и 1720 годами. Мы перешли от необъятного Босюэ к гурману Вольтеру, и теперь мы очутились, позвольте мне так выразиться, в распущенности, которая командует всем и вся. Ведь даже Свифт спрашивал себя, как заменить христианство, исчезнувшее с английских земель (туда оно вернется, но в кривой и консервативной форме в викторианскую эпоху).
Сопротивление старорусских обычаев Петру Великому (который был скорее классиком, чем последователем барокко, он ставил на французскую модель против немецкой) — это доказанный факт в современной русской исторической науке от Достоевского до Солженицына. И это не было сопротивлением лишь современной технике — с ней русские всегда могли сладить — да и в остальном она не приносила огромной выгоды (кроме загрязнений, дорожных заторов, торговых центров и влезания в долги), а скорее, это было сопротивление прямому накладыванию цивилизации, которая сегодня распространена повсеместно американцами и их верными сеидами (в мусульманских странах: почетный титул лиц, ведущих свой род от Магомета-ред.). Для допретровской Руси современность звучала в рифму с барокко. Без сомнения, именно поэтому Александр Роу в своих прекрасных фильмах (для детей и для философов!) так отчаянно воспевал сопротивление русской души иллюзиям и махинациям мира барокко.
Перевод Татьяны Бонналь
Читайте самое интересное в рубрике "Культура"