В этом году ожидаются большие празднования в честь немецкого композитора Рихарда Вагнера. Многочисленные музыканты будут играть его тетралогию в сотый раз кряду, а армады комментаторов и ученых опубликуют книги и статьи о величии и обязательной противоречивости германского гения. Однако у композитора Вагнера всегда было много идейных противников.
Однажды я прочитал, что об авторе Тристана чуть ли не ежедневно выходила новая книга, как-то было и с Наполеоном. Мы отмечали 1812 год — дату поражения войск Наполеона в прошлом году; 1813 год — с ним мы должны чествовать двухсотлетие самого знаменитого и самого опасного композитора девятнадцатого века. Почему же опасного?
Благодаря Ницше, меня все еще впечатляет "вагнеромания" и самые мотивы этой пандемии в искусстве и музыке в частности. Как однажды написал Ги Дебор, последний французский философ-марксист, западная культура живет в своей замороженной культуре, эту замороженную культуру иногда размораживают консерватории, чтобы чествовать криогенного патетического гения. Это — часть бизнеса, неотъемлемая часть западного шоу, мертвого карнавала современной культуры. Она зависит от календаря. А также она отображает вечное настоящее западной жизни с тех пор, как ей больше не присуща история.
В любом случае Ницше был прав, считая вагнеризм неким видом болезни, и не только потому, что он действовал как наркотик, не только потому, что был подобен гипнозу, но также и потому, что был фестивалем, бесконечным фестивалем, собиравшим вокруг себя богатых, знаменитых и фанатиков, чтобы отпраздновать странный и в чем-то нездоровый культ, созданный на основе причудливых саг, открытого шовинизма и языческого христианства. Также возможно, что магия этого искусства подвергала опасности душу, охлаждая ее по отношению к более современному миру. И конечно, Вагнер, который был к тому же отменным менеджером и директором, вдохновил нацистские марши, одержимость униформой, декорациями и замысловатыми сценическими действами. Вагнер с охотой стал создателем современного программирования умов, обуславливающего массы благодаря воздействию звуков и цветов в его операх. Повторяя слова Дэвида Боуи, скажем, что Гитлер был первой рок-звездой, это было, конечно же, потому, что он был духовно и хореографически озаренным наследником Рихарда Вагнера. Многим ранее Френсиса Копполы немецкие режиссеры во время Второй мировой войны использовали "полёт Валькирий" для иллюстрации захвата России и Украины. И задолго до Гитлера Вагнер танцевал от радости, когда армия пруссаков в 1870 захватила Францию. Его оперы уже были готовы к празднованию рождения германского имперского искусства.
Читайте также: История любви: Вагнер и кокетка
Как я уже прокомментировал ранее, Толстой не допускал современного искусства и с презрением относился к Вагнеру. В своей книге "Что такое искусство?", которая по большей части является манифестом против упаднического языческого западного искусства, не упоминая никого (это следует особо подчеркнуть) из великих русских и, не впадая в панславизм, Толстой порицает аристократические элиты за их эгоизм, снобизм и недостаток веры, что привело к отклонениям в искусстве. Для него Вагнер, при пособничестве Людвига, сумасшедшего короля Баварии, прекрасно соединяет в себе все то, что Толстой ненавидел более всего: поддельное искусство высших классов. Вагнеровское шоу — это гипноз, причем, гипноз коллективный; и склонный к ясности и точности гений Толстого ничего не упускает, Лев Николаевич определяет фундаментальную точку: загипнотизировав его (зрителя), вроде того, как загипнотизировался бы человек, который в продолжение нескольких часов слушал бы произносимый с большим ораторским искусством бред сумасшедшего.
Не вспоминается ли вам тут маньяк с большой ораторской силой? За пятьдесят лет до случившегося граф Толстой предсказал появление Гитлера. Дадим слово Толстому, пусть он с юмором расскажет нам о своем опыте слушания Вагнера. Лев Николаевич рассказывает о том, как он приехал на престижное представление "Зигфрида", второй день представления тетралогии о Нибелунгах:
"Когда я пришел, огромный театр уже был полон сверху донизу. Тут были великие князья и цвет аристократии, и купечества, и ученых, и средней чиновничьей городской публики".
Толстой понимает важность быть приверженцем Вагнера среди декадентского аристократического общества конца девятнадцатого века. И чтобы уточнить свою критику и позицию, Толстой выбирает иронический и саркастический тон. Итак, исполненный юмора, он начинает описание выхода на подмостки бедного блондинистого германского героя:
"На сцене… сидел наряженный в трико и в плаще из шкур, в парике, с накладной бородой актер, с белыми, слабыми, нерабочими руками (по развязным движениям, главное — по животу и отсутствию мускулов видно актера), и бил молотом, каких никогда не бывает, по мечу, которого совсем не может быть, и бил так, как никогда не бьют молотками, и при этом, странно раскрывая рот, пел что-то, чего нельзя было понять. Музыка разных инструментов сопутствовала этим странным испускаемым им звукам".
Таким образом, бесспорный гений Вагнера принимается без возражений. Новый художественный порядок призывает автора "Войны и мира" к дерзости! Стареющий граф Толстой, как известно, бросил вызов всем установленным в обществе институциям: браку, церкви, частной собственности, армии… Он даже воспылал гневом к незабываемым лейтмотивам:
"Мало того, каждый предмет имеет свой лейтмотив или аккорд. Есть мотив кольца, мотив шлема, мотив яблока, огня, копья, меча, воды и др., и как только упоминается кольцо, шлем, яблоко, — так и мотив или аккорд шлема, яблока".
Толстой не оставляет своего сарказма. Он хочет выделить особо несуразные моменты в вымышленном мире Вагнера, передавая для этого гротескные аллитерации Зигфрида:
"Окончив этот разговор, Зигфрид схватывает кусок того, что должно представлять куски меча, распиливает его, кладет на то, что должно представлять горн, и сваривает и потом кует и поет: Heiho! heiho! heiho! Ho! ho! Aha! oho! aha! Heiaho! heiaho ! heiaho ! Ho ! ho ! Hahei ! hoho ! hahei !, и конец 1-го акта".
Конечно же, едкий и язвительный юмор Толстого имеет основание. Он ясно выражает суровое осуждение музыки Вагнера русским писателем:
"От автора, который может сочинять такие, режущие ножами эстетическое чувство, фальшивые сцены, как те, которые я увидал, ждать уже ничего нельзя; смело можно решить, что все, что напишет такой автор, будет дурно, потому что, очевидно, такой автор не знает, что такое истинное художественное произведение".
Толстой уточняет, что ему неизвестно, почему "сотни почти культурных людей сидят и внимательно слушают и смотрят это, и находят в этом наслаждение". Для него Вагнер — это лишь ограниченный, самонадеянный немец с дурным вкусом, с наиболее ложной концепцией о поэзии, который "в грубой и примитивной манере желает передать мне свой поддельный и ошибочный взгляд".
Читайте также: Музыкальная эротика началась с оперы
Проблема Вагнера, как мы уже сказали, лежит в гипнотизме; для Толстого слушание его музыки сравнимо с состоянием опьянения алкоголем или курением опиума. О публике же он пишет так: "Эти-то загипнотизированные люди, находясь в ненормальном состоянии, были в полном восхищении". Точно так же позднее немцы будут восхищены голосом фюрера и его спланированными сценическими действами. В этом суждении Толстой довольно близок к Ницше, который прежде был ярым поклонником Вагнера, а в последствии стал защитником Бизе и средиземноморского вдохновения.
В заключении Толстой напоминает нам о проблеме изолированности, особенно — изолированности в обществе, чье мнение контролируется в гигантских масштабах ведущими средствами массовой информации:
"Если и есть люди, оскорбленные бессмыслицей и фальшью, то эти люди робея молчат, как робеют и молчат трезвые среди пьяных".
О бессмертности нацистов и их художественном вкусе было написано множество комментариев. Однако комментарии игнорируют самое главное: искусство не имеет ничего общего с моральными ценностями. Оно в основе своей стало служить программированию умов, особенно в наши времена, когда техника может дать все необходимое для этого. Лишь стоит почитать Плутарха, чтобы понять, что простейшее использование барабанов может решить исход битвы — это было известно еще за три тысячи лет до Вагнера.
Читайте самое интересное в рубрике "Культура"