Людмила Айвар: По нашим судам можно ходить вечно

Известный адвокат Людмила Айвар, участвующая во многих громких делах, в том числе в деле о ДТП на Ленинском, рассказывает об изнанке судебных и досудебных процессов, о кругах судебного ада, по которым люди ходят годами. Свою лепту вносят и выпускники юрфакультетов ветеринарных академий, которые порой по своему незнанию впутывают клиентов в авантюры.

Фото:  

- Людмила Константиновна, вы участвуете во многих громких делах. Вы защищали права заложников "Норд-Оста", потерпевших в "Трансвааль-парке", родственников жертв авиакатастроф. Я знаю также, что вы занимаетесь делом о ДТП на Ленинском проспекте. Вот в этом деле вы какую сторону представляете?

— Мы защищали сторону потерпевших, то есть Сергея Сидельникова, у которого в аварии погибли жена (она сидела за рулем), и мать, сидевшая рядом. И Сидельников был признан потерпевшим именно в связи с гибелью матери. Ольга, находившаяся за рулем, не была признана потерпевшей, поскольку ее вина не была определена (виновна — невиновна). Позиция Сергея всегда заключалась в том, что Оля невиновна. Но зайти со стороны адвоката подозреваемой мы не могли, потому что подозреваемая погибла.

Потом каким-то совершенно непонятным образом появляется заявление об отказе от нас как от участников процесса. Потом умирает Сергей, потом мы добиваемся признания нормы, по которой можно прекратить уголовное дело в связи со смертью обвиняемой, незаконной. Потом мы становимся и сейчас собственно являемся адвокатами представителя (отца Ольги Александриной — Ред.) обвиняемой по уголовному делу. Это уже новый статус, которого в законе еще нет, он только есть в постановлении Конституционного суда. То есть это совершенно новая конструкция.

Но на этом история не закончилась. Нам еще попытались сделать отвод, так как мы якобы представляли интересы потерпевшей стороны. Когда судья начала разбираться в этом вопросе, то попросила представить противоречия. А следователь представить противоречия не смог, и судья признала его решение незаконным.

— То есть вас попытались так ненавязчиво отстранить от этого дела?

— Там, мне кажется, уже не знают, как от нас избавиться, потому что мы достаточно въедливые адвокаты и работаем с большим интересом. Ведь у нас, как правило, вся вина за ДТП списывается на погибших. Ни для кого уже не секрет, что ходят, договариваются, что-то дают… Ну, этот-то погиб, ну чего, а второй участник ДТП, хоть и виновен, жив, ходит, просит, разговаривает…

Читайте также: Людмила Айвар: железо у нас дороже людей

И если следствие приходит к выводу о том, что вина погибшего, уголовное дело прекращают в связи со смертью подозреваемого, обвиняемого. Однако закон у нас говорит (Конституция РФ, Уголовно-процессуальный кодекс), что человека можно назвать виновным только после вступившего в законную силу приговора.

— Вообще картина этого ДТП казалась очевидной: автомобиль Александриной едет по практически пустой дороге, встречная же полоса стоит в пробке. И совершенно очевидно, что кто-то, стоящий в пробке, выехал ей навстречу, чтобы объехать затор. Уже потом появились какие-то немыслимые версии, непонятные свидетели…Но на самом-то деле вы знаете, как это было?

— С моей точки зрения, как юриста, истину, наверное, установит только суд, если установит, конечно. В этом деле вообще много темных пятен, нам постоянно вставляют палки в колеса. Вот буквально недавно следователь решил ограничить нас во времени ознакомления с материалами дела. И снова судья ему сказал: извините, уважаемый следователь, а вы что-то сделали, чтобы адвокаты своевременно ознакомились с материалами дела? И следователю снова отказали. Он уже, по-моему, настолько разочаровался, что решил уйти в отпуск на какое-то время, дать всем передышку.

- Насколько я знаю, была еще интересная история с экспертизой на концерне "Мерседес", которую автогигант никому и никогда не проводил, а тут решил… И она показала, что "Мерседес" с Барковым ехал куда надо и как надо.

— По новой экспертизе теперь получается, что "Мерседесы" умеют прыгать. Оказалось, что "Мерседес" ехал по своей полосе, а потом отпрыгнул на разделительную полосу.Для нас это очень интересно. Возможно, потом окажется, что "Мерседесы" еще умеют летать… Я, конечно, утрирую, но схема дорожно-транспортного происшествия действительно безобразно составлена. 

Все следы, которые были на дороге, затоптаны, все растаскано и так далее. Показания свидетелей, которые говорят о том, что Ольга ехала в своем ряду, признаны не имеющими юридической силы. Следователь просто-напросто заявил, что не доверяет этим свидетелям. Но, извините, в суде должна быть состязательность.

Вообще у нас процедура досудебного следствия очень искажена. Есть следствие, которое добывает доказательства, и эти доказательства для суда имеют юридическую силу. Есть защита — это мы, адвокаты, которые не могут добывать доказательства. Вроде нам как бы разрешили, например, представлять, получать объяснения, добывать доказательства, представлять их следователю, суду. Но когда следователь допрашивает лицо — это протокол допроса. Когда я допрашиваю лицо — это опрос лица с его согласия. Я должна принести этот опрос или документы, которые я получила по своим запросам, к следователю и сказать: "Уважаемый следователь, вот я получила ряд документов и хотела бы, чтобы вы их признали доказательством". Он их должен проверить и принять решение. И часто бывает так: приносишь следователю кипу документов, свидетельствующих в пользу подзащитного, а следователь говорит "нет".

- И судья знакомится только с теми материалами, которые представило следствие. А вы можете что-то непосредственно на суде предоставить?

— Можем, но опять же суд, точно так же как и следствие, оценивает их. Мы вообще очень долго добивались справедливой судебной системы — беспристрастной, независимой от чьего-либо влияния, давления и прочего. А судьи все так же поддерживают сторону обвинения. Хотя, по большому счету, к чему стремился законодатель? Здесь правильно будет привести пример из американских фильмов, в которых показывается процесс: сидит судья со своим молотком, приходит обвинение, приходит защита, каждый из них представляет доказательства. Судья смотрит, оценивает, допрашивает людей, проверяет доказательства, даже может выехать на место преступления, после чего выносит решение. Он не предвзят. Он не говорит прокурору: а вы не зададите обвиняемому вот такой вопрос. Там судья сам задает вопрос, и ты чувствуешь обвинительный уклон.

А у нас судья иногда может сказать: "А вы даже не задавайте вопрос, потому что я знаю, что вы хотите сказать". Это как? Это нормально? И после этого мы хотим, чтобы у нас была независимая судебная система. Я много езжу по регионам и невольно сравниваю большие города с маленькими региональными городами. И могу сказать, что в маленьких городках еще есть правосудие. Вот там тебя слушают, там оценивают то, что ты говоришь, то, что ты приносишь, на предмет допустимости, относимости. Судья задает правильные вопросы: а давайте допросим свидетелей, а давайте их вызовем. А у нас приходит в суд свидетель и говорит: "А я сейчас ничего не помню, вы прочитайте мои показания, я вспомню". Прокурор говорит: "Прошу огласить показания". Подождите, а как же непосредственность?

- Что же это за свидетель, который ничего не помнит?

— Следователь написал, а свидетель, не глядя, подписал — за какие-то коврижки или просто из страха перед всей этой системой. У нас же очень многие боятся правоохранительной системы, судебной системы. Законодатели пытаются исправить сложившуюся ситуацию, появляются новые законы, законопроекты, однако есть два существенных "но": законов слишком много и они не конкретны в ряде случаев. Дело в том, что сложно принимать закон, работать над законом, если ты не был никогда правоприменителем. То есть ты не знаешь, как он будет работать. У нас законопроект проходит обсуждение в Верховном суде, Генеральной прокуратуре, Администрации президента, во всех комитетах Государственной Думы. Но из всех этих структур правоприменители — только Генеральная прокуратура и Верховный суд.

Тот же закон о банкротстве физических лиц принимают 8 лет только потому, что Верховный суд говорит, что это неправильный закон, и соответственно дает отрицательную рецензию.И Верховныйсуд очень много делает. Они, например, пишут постановления пленумов, где разъясняют судьям, как применять те или иные законы. Но опять же все это рождается в практике. Вот поэтому, наверное, громкие дела и становятся громкими: они просто обращают внимание общественности на какие-то бреши в законе, и после этого в законы действительно вносятся поправки.

И, конечно, я могу с гордостью сказать, что в этом есть и наша заслуга. К примеру, были приняты поправки по срокам рассмотрения (чтобы дела рассматривались в установленные законом сроки). За длительное рассмотрение дел — компенсация. Правда, компенсация полагается только за длительное рассмотрение дел по вине суда. А так ведь у нас в большинстве случаев как дела затягиваются — сначала истец заболевает, потом ответчик и так далее.

— Они так и болеют все время — обычная история. А также не приходят, уезжают в командировки…

— Конечно, это уже стало поговоркой: суд — длинный, долгий и не всегда справедливый. Да еще и деньги на адвоката нужны. Сейчас, конечно, введен закон о бесплатной юридической помощи, но посмотрим, как он будет работать. А сколько нужно терпения и времени. И вот человек ходит годами по судам, а ему нужно 30 тысяч взыскать за то, что ему квартиру залили. И все это как по кругу…А там уже или падишах умер, или осел сдох. После этого мы еще удивляемся, почему у людей нет доверия к судебной системе. Какое может быть доверие, если нет эффективного и скорого судебного разрешения дел.

Выходом из этого тупика могла бы стать медиация. Есть же в Арбитражном процессуальном кодексе обязательное досудебное урегулирование спора. С моей точки зрения, медиацию нужно вводить как обязательную процедуру и по делам общей юрисдикции: развод, раздел имущества, взыскание долга и так далее. Зачем людям годами ходить по судам, порой с непонятными перспективами, когда можно подписать мировое соглашение.

— Людмила Константиновна, я вообще заметила, что мы, россияне, не очень-то любим ходить по судам, отстаивать свои права. В русском языке даже есть такое неодобрительное слово "сутяжник". Вот как вы считаете, это менталитет или что-то другое?

— Я считаю, что это менталитет. В России крайне редки случаи, когда люди решаются отстаивать свои права. Но есть и объективные факторы: в нашей стране судебная перспективанастолько длительная и непредсказуемая, что люди просто не хотят с этим со всем связываться.

— А в каких случаях стоит обращаться к адвокату и, что называется, идти до конца, а когда лучше и проще промолчать?

— Я думаю, что к адвокату, к юристу нужно обращаться всегда, когда есть сомнение, прав ты или не прав. И, проконсультировавшись с адвокатом, юристом, можно понять, стоит идти дальше или не стоит. Однако я не буду лукавить и скажу, что не все адвокаты и юристы обладают достаточной правовой грамотностью. Потому что у нас сейчас только ленивый не обучает и не выпускает юристов, даже ветеринарная академия занимается этим. И таким выпускникам, конечно, можно право применять только на собаках — и то мне будет жалко животных.

При этом юриспруденция — это очень сложная наука: нужно знать законы, их правоприменение. У нас в стране юристов не хватает, особенно хороших. Много шарлатанов, неграмотных, которые только занимаются вытягиванием денег из клиентов и ничем не помогают людям, иногда просто откровенно вредят.

— Людмила Константиновна, я думаю, что нам надо чаще брать у вас интервью, и по разным правовым вопросам. Потому что юридическая грамотность — это важно в жизни.

— Приглашайте, с удовольствием дам совет.

— Ну, при этом все-таки хочется не бояться завтрашнего дня и пожелать всем пореже обращаться к юристам.

— Вот здесь не соглашусь с вами. Надо обращаться к юристу почаще, чтобы не делать ошибок и потом не связываться с юристом на долгие годы своей жизни.