Интервью с политиком Марион Марешаль Ле Пен

Марион Марешаль Ле Пен — одна из внучек Жана-Мари Ле Пена, политика известного не только во Франции. Уже в двадцать два года Марион Ле Пен была избрана в палату депутатов от ультраправой партии "Национальный фронт", где она заседает в Комиссии по делам культуры и образования. Как убежденный и опытный борец она блестяще защитила позиции французского народа против "брака для всех". Будучи, как и дед, прирожденным оратором, она защищает тот мир, который хотят предать забвению — дело веры, нации, традиции, а также культуры и прогресса. Мы задали ей несколько вопросов, призванных более ясно представить ее читателям "Правды.Ру" как личность, всеми признанную и блестящую.

Фото:  

— Мадемуазель Ле Пен, вы — один из самых молодых французских депутатов, а также один из тех депутатов, которые обратили на себя внимание выраженной настороженностью по отношению к "браку для всех". Недавно вы выступили с прекрасной речью на площади Дофин, обратившись к христианской молодежи. Не могли бы вы объяснить нашим русским читателям особенности вашей позиции? И как можно объяснить выходящую за все границы грубость реакции французского правительства?

— На самом деле, эта борьба глубоко затрагивает мое сердце, а с французской молодёжью, которая в эти последние месяцы начинает подниматься, я разделяю желание встать на оборону тех границ, которые невозможно перейти в сфере наших ценностей и в сфере уважения к нашим природным правам. Мы стали свидетелями того, как всесильное "нано-лобби" самовольно с несколькими сотнями приверженцев смогло уничтожить институт брака как основу родственных связей и положить личное влечение совершеннолетних людей превыше всяких рассуждений и замечаний, как, например, забота о благе усыновленного ребенка, и всё это — против советов многих известных французских детских психиатров. Я также настаивала на необходимости изобличения тех многочисленных ударов, которые наносят левые анархистские силы по нашим личным свободам: недооценка числа манифестантов — многие стражи порядка чинили произвол; чрезмерное использование насилия полицейскими; наказание тюрьмой из-за проступка в области высказывания личного мнения… Французская демократия умирает у нас на глазах по воле идеологической элиты, которая принуждает французский народ оставить всякую привязанность к почитанию семьи или нации, и тем еще сильнее навязать свою универсальную утопию. К счастью, сопротивление этих последних месяцев показало, что французская совесть еще не мертва!

Читайте также: Жан-Мари Ле Пен: Не забывайте историю

— Наука и политика "трансчеловечества" в наше время оспаривают всякий намек на этику. Вы, наверное, слышали о детях — Google babies, "проектируемых" в Америке, чье наемное вынашивание происходит в Индии, а затем происходит их продажа и доставка покупателям. Думаете ли вы, что христианское или гуманистское сознание еще может вмешаться в эти обстоятельства?

— В действительности мы сегодня пришли к воцарению современного нигилизма, при котором человек, в конце концов, не что иное, как еще один товар в этом царстве свободной торговли. Их концепция социального "прогресса" скопирована с образа эволюции прогресса технического. И по аналогии их странные умозаключения приводят к тому, что нужно полагать, что человеческие сообщества — по образцу продвинутых технологий — могут продвигаться лишь к самым прогрессивным социальным достижениям, а значит — ко всё более лучшему. Настоящая опасность такого закона лежит в отклонениях, которые он повлечет за собой с появлением вспомогательных репродуктивных технологий — для лесбийских пар, и с суррогатным материнством — для мужчин во имя "равенства". Человечество и его производные станут, таким образом, ничем не более продукта, употребляемого другими во имя прогресса и равенства. Настоящие феминистки должны были прийти в возмущение от подобного презрения к женщине.

— Не могли бы вы рассказать нашим читателям, хотя бы в общих чертах, о вашем духовном становлении, и было ли тут влияние семьи (например, ваши отношения с дедушкой)? Существует ли для вас в истории образцовая Франция, если таковая имела место? И кто для вас является наиболее значимой личностью в Истории?

— Я происхожу из замечательной политической французской семьи, чья историческая фигура — Жан-Мари Ле Пен в течение долгих лет вызывал вокруг себя бури страстей, неся и охраняя в одиночку национальное движение, презираемое и побиваемое нашими элитами во имя борьбы с "националистической ненавистью" и "экстремистами". Моя личная жизнь научила меня преодолевать несчастья и невзгоды, вот почему сегодня политическая арена нисколько не пугает меня. Я росла в любви моей страны, каждую ошибку и каждый успех которой я принимаю на свой счет. Как говорил Наполеон: от Жанны д'Арк до Робеспьера — беру всё. Я не защищаю консерватизм святош, а стою на стороне разумного традиционализма, потому что народ, который забывает свое прошлое, забывает и свои ошибки, и этим рискует снова их сделать. Мой народ существует вот уже более тысячи лет, и было бы преуменьшением начинать его историю с революции 1789 года. Существует множество исторических личностей, которые мне по нраву, я не имею какого-то особенного предпочтения, но Жанна д'Арк, несомненно, одна из моих любимых — воинственная пастушка, в 19 лет ведомая Провидением на спасение страны от англичан.

Читайте также: Жан-Мари Ле Пен: одиозный, но успешный

— Мы вот уже 50-60 лет как привыкли жаловаться на молодое поколение. Каким вы видите ваше поколение — кто представляет 26 процентов Национального Фронта? Все так же следует считать молодежь некультурной, закабаленной технологией, "Смартфонами" и одержимой СМИ? Или, напротив, она более непокорна и готова сопровождать национальное движение к принятию власти во Франции?

— Факты упрямы. Несмотря на идеологическое "избиение дубинками", годами применяемое в системе национального образования, у французской молодежи полно ресурсов. Сегодня эта молодежь пожинает жалкие плоды революции нравов поколения шестидесятых годов, которое не принесло ничего особо хорошего. Реальность их настигла в повседневности: массовая безработица, общее понижение уровня безопасности, массовая иммиграция. Мы платим за ошибки наших старших поколений, а экономический кризис ведет нас к тому, что мы снова собираемся вокруг природных защитников, которыми являются семья и национальное сообщество. Движение "Манифестация для всех", объединившее за многие месяцы миллионы людей — это характерно для молодёжи, которая теперь превратилась в активного участника всего происходящего. Мы стали свидетелями прихода молодёжи крайне отважной, с настоящим политическим сознанием, которая не боится ни нравоучительного суда наших элит, ни репрессий. Все это чрезвычайно обнадеживает взгляд на будущее и даёт мне много надежды, потому что я вижу, что с ними мы окажемся не одни в том, чтобы поставить на ноги Францию завтрашнего дня.

— Национальный Фронт, который вы представляете, теперь поднимается, но вот уже тридцать лет как он поднимается — а в то время вы еще не родились! Какие факторы могли бы привести вашу партию к власти в ближайшие, без сомнения, решающие в этом отношении годы? Готовы ли вы к этому, ведь, всё-таки вы принадлежите к партии, не имеющей больших средств?

— Один из наших избирательных успехов лежит в том, что французы видят, что-то, о чем мы говорим уже много лет подряд — правда. Я часто говорю, что возможно, мы слишком рано оказались правы. Отныне французы поняли, что Национальный Фронт — это единственное движение, которое может принести мужественное и свободное решение проблем — этого требует насущная ситуация! Я полагаю, что именно упадок элит, зачарованных властью и деньгами, приводит все больше и больше французов к тому, что они отдают свои голоса за нас. Наши противники повсюду терпят неудачу, и всё это — с завидным постоянством. Мои соотечественники утомились от ярмарки полных ничтожеств. У нас меньше средств, чем у других, но это не значит, что у нас нет никаких средств. Мы делаем политику иначе, и мы сохранили нашу воинствующую культуру; таким образом, мы более экономны, чем наши противники — Социалистическая Партия и Союз за Президентское Большинство.

— Всё более и более часто мы сталкиваемся с ужасной проблемой — во Франции, в Западной Европе, да и на всем Западе — с проблемой враждебных элит. Парламентарии не любят людей, которых представляют, бюрократы не служат людям, а журналисты и средства массовой информации их презирают. Каков ваш анализ проблемы враждебных элит?

— Мне очень нравиться Ваш концепт "враждебных элит"! Это прекрасно резюмирует то, что мы переживаем сегодня. Народонаселение теперь превратилось в переменчивую величину, обусловленную войнами, ведущимися в борьбе за власть. Но за власть не для того, чтобы служить, а чтобы быть обслуживаемым. Эти элиты борются меж собою и одновременно обожают друг друга, каждая хочет то, чем обладает другая. Мы словно очутились при удовлетворении желаний посредственности с ее беспорядочной волей к личностному бесконтрольному наслаждению. Народы — это лишь торговые ставки, а никак не идеологические. Троцкисты и маоисты 70-х годов превратились в королей коммуникаций и прессы, в гуру глобализации, в великих финансовых жрецов экономики. Враждебность элит исходит из того факта, что они преследуют не одинаковые с народом цели и надежды. Хуже того, из-за того, что народ крепко сцеплен со своим укладом жизни, с корнями, он превращается в препятствие мечтам всевластных маньяков глобализации.

— В одном из ваших выступлений вы как-то напомнили, что до 1979 года Коммунистическая Партия все еще продолжала защищать рабочий класс и хотела защитить иммиграцию, как того желал, между прочим, Маркс. Почему, по вашему мнению, Коммунистическая Партия Франции отреклась от своей миссии? И каким образом Национальный Фронт превратился в первую рабочую и народную партию?

— Дело "Бульдозер Вирти" было лебединой песней коммунизма по-французски. Французская Коммунистическая партия, выступавшая против массовой иммиграции как "резервной армии капитала", поддалась сиренам власти вместе с приходом Франсуа Миттерана в 1981 году. ФКП мало-помалу отошла в сторону, чтобы сегодня стать глашатаем "борьбы" — то есть всей той борьбы меньшинств, людей без документов, меньшинств без документов. Люди отвернулись от ФКП. И вместо того, чтобы проэкзаменовать свою совесть, "партия" решила защищать всех тех, кто французским народом не является. Национальный Фронт поистине защищает тех, кто наиболее уязвим — то есть тех, кто наименее обеспечен, деклассирован и оказывается беззащитным под ударами безумия глобализации. По моему мнению, в этом причина нашего успеха среди народа.

— Единая Европа — это проект, который в свое время прельщал генерала де Голля и Аденауэра, а затем пугал всех — двадцать лет назад, а теперь он окончательно прокисает. Можем ли мы вытащить Францию из европейской ловушки? И на каких условиях, под страхом иных национальных потрясений?

— Идея состояла в том, чтобы гарантировать мир и дать возможность народам Европы делиться своими ресурсами и навыками в работе. Европейский Союз и его Комиссия теперь уже не имеют ничего общего с основополагающей идеей. Мы движемся к созданию федеральной конструкции, в то время как конструкция генерала де Голля была конфедеративной. Некоторые говорят вам, что это одно и то же. Но нет же, в этих двух идеях нет ничего общего! Конфедерация — это союз независимых стран, в то время как проект настоящей комиссии ставит своей задачей переместить как можно большее число ответственных должностей и функций, включите сюда и суверенитет, в группу, не имеющую узаконенных народом прав.

— И в русле предыдущего вопроса: как контролировать иммиграцию, которая уже не является проблемой сугубо французской (господин Ле Пен поднял ее еще в 70-х годах), но мировой? Какими бы были ваши предложения для того, чтобы согласовать свободу передвижения с сохранением наций?

— Прежде всего, нам необходимо выйти из Шенгенского пространства. Нужно остановить всасывающие насосы иммиграции, сохраняя нашу социальную модель для наших коренных жителей и прекратить то, что пользу из неё извлекают все и вся. Нужно прекратить систематическое и непомерное производство французов, происходящее без всяких условий, лишь по праву рождения на французской земле, которое создает невыносимые ситуации с иммиграцией, особенно в наших заморских департаментах и территориях. Нужно ужесточить условия приобретения и потери французского гражданства. Нужно, чтобы иностранец, приезжающий во Францию понимал, что он самостоятельно должен восполнять свои нужды, потому что у Франции больше нет средств на то, чтобы его лечить, кормить, давать жилье — зачастую в ущерб своим собственным коренным подданным… И очевидным становиться то, что для приведения в исполнение всего этого, нужно уважать закон, придав силам, охраняющим правопорядок, средства к должному исполнению их миссии.

Читайте также: Марин Ле Пен пострадала из-за белого расизма

— Мы видим, что в борьбе против глобализации Владимир Путин часто оказывается центром, на котором срывают свою злость западные средства массовой информации. Не мечтаете ли и вы, как генерал де Голь и ваш дед, о северной Европе — от Атлантики до Тихого океана?

— Совершенно верно, что мы имеем много общего и нам есть чем поделиться. И с уверенностью можно сказать, что у нас есть средства и ресурсы для того, чтобы предложить альтернативу глобализации. История нашей дипломатии резко отличается от английской и немецкой. От английской отличается в том, что Англия проталкивается к "великим широтам", как говорил Черчилль, а Германия зациклилась на своей идее Средней Европы. Обе эти идеи идут в разрез с интересами Франции. Обе эти нации с удовольствием выдворили бы нас в то место, которое они называют вторым европейским дивизионом и о котором отзываются с пренебрежением — это Средиземноморский Клуб (Франция, Италия, Испания, Греция…). Старая Европа довольно сложна сама по себе, но я убеждена, что Франция и Россия взаимно заинтересованы в том, чтобы протянуть друг другу руку, потому что обе имеют великую традицию в уважении мирового равновесия и невмешательства.

— Как вы можете оценить действия современной французской дипломатии, в Ливии и Сирии? Что может объяснить или оправдать ее действия?

— Мы тащимся на буксире у Европейского Союза, а он сам получает указы от Вашингтона. Мы отказались от нашего собственно геостратегического взгляда. В результате мы видим, как набрали силу наиболее радикальные исламистские движения. Ливия и Сирия — доказательства явного несогласия между эмоциями и разумом. Ни Каддафи, ни Асада нельзя назвать великими демократами, и я их не защищаю, но мы должны сделать собственное прогнозирование ситуации. О чем нам говорят факты? Сирийский и ливийский конфликты доказали, что раскол сильного государства создает условия этно-религиозной конфронтации, которой не видно конца, и все это на фоне все большего воодушевления джихадистских группировок. Страны Европейского союза неустанно подталкивают Магриб и страны передней Азии к вспышке. По моему мнению — это преступное идеологическое ослепление. Честно говоря, я считаю, из-за единственной ошибки мы оказались в области иррационального.

— Вы так молоды и все еще одиноки в парламенте. С оглядкой на мрачную французскую действительность, предполагаете ли вы долго оставаться в политике и на каких условиях?

— Мы не избираем сами для себя поприще политика — нас выбирают избиратели! Несмотря ни на что, я не из числа тех, кто удовлетворяется ролью простого зрителя, наблюдающего собственную эпоху; поэтому я полагаю, что буду всегда работать, в той или иной манере, на благо моей страны. Есть разные способы того, как можно заниматься политикой, и я еще не могу в точности Вам сказать, какой путь я изберу после депутатского мандата. У меня нет строгого карьерного плана, я пойду туда, где мой деятельный взнос будет наиболее полезен.

Читайте самое интересное в рубрике "Мир"

Подготовка и перевод