И Павлики кровавые в глазах...

Американский меценат Джордж Сорос выделил семь тысяч долларов на восстановление разрушенного музея "пионера-героя" Павлика Морозова. О том, что случилось в таежном поселке Герасимовка в начале тридцатых годов прошлого века, и поныне строят различные домыслы. Автор этого материала хорошо был знаком не только с матерью Павлика Морозова, но и с близкими ему людьми.
Для начала — об очень трогательной истории. А она была такой. Сорок белорусских семей, стронувшись с насиженного места и преодолев немыслимое по тем временам расстояние, добираются до Урала. Но и потом волостной староста несколько суток ведет отважных искателей счастья по одному ему знакомым таежным тропам. Возле двух озер выходцы из Белоруссии и делают окончательную остановку. А деревню, которую ставили сообща, новоселы называют в честь самого старого человека общины — деда Герасима. Следует сказать еще и то, что вскоре поселенцы породнились. Силины с Морозовыми, Морозовы с Кулукановыми, и таким образом вся деревня оказалась связанной родственными узами. Очень строгие нравы царили в этой огромной семье. Слово старшего в ней было законом.

А теперь — о Трофиме Морозове, отце будущего "пионера-героя". Человек этот прошел гражданскую войну и имел два ранения. Умел читать и писать. Надобно думать, был большевиком, ибо не кто-то, а райком рекомендовал его на должность председателя сельсовета. И избирался он на этот пост дважды.

Татьяну, мать Павки, Трофим встретил в соседней деревне Кулоховке. А вскоре они стали мужем и женой. Надо сказать, что в новой семье Татьяну встретили не очень-то дружелюбно. И не только потому, что она была из крайне бедной семьи и привезла с собой не ахти какое приданое. С первых же дней пребывания под новой крышей молодуха повела себя слишком круто. Первым яблоком раздора явилось то, что она не захотела жить вместе с отцом и матерью Трофима и потребовала с ними раздела. Раздел оказался шумным. Однако старик Морозов скрепя сердце отдал молодым часть земли, лошадь да худобокую коровенку. Все он мог простить, но не унижение: надо же, какая-то залетная птаха замахнулась на вековой уклад, развалила семью на две части!..

Татьяна подарила Трофиму не четверых, как иногда пишут, а пятерых детей. Был еще меньшенький Гриша, но он умер, не встав на твердые ноги. Однако и с четырьмя малышами пришлось хватить матери лиха. Трофим подворью времени почти не уделял. Сельсовет объединял пять деревень. В каждой в то тревожное время были свои проблемы. Мотало человека, как метелку, туда-сюда. И к тому же он стал часто прикладываться к стаканчику. Двоюродная сестра Татьяны Агафья Фокина потом говорила: "Когда Трофим сделался председателем, его заставляли брать у людей последнюю корову, последний хлеб. Приедет в дом, а его напоят, и он не возьмет корову..."

Но однажды не очень богатая на события Герасимовка ахнула. Сорокалетний Трофим словно бы сошел с ума. Мало того, что наотрез отказался от должности председателя, но и загулял с молодой женщиной Ниной Амосовой. Дома стал появляться редко. Когда же появлялся, нарывался на ругань.

Последний удар Трофим нанес по Татьяне, когда, поселившись у родственника Кулуканова, затеял с молодой красавицей свадьбу. Гулянка длилась неделю. И целую неделю во дворе Кулуканова буянила гармошка. Могла ли все это простить Татьяна отвязавшемуся от двора мужу? При ее крутом характере, вряд ли. Позднее она не побоится написать письмо Сталину, добиться приема у Крупской и даже у самого Берии!..

Упуская многое из той давней свары, приведу лишь слова Алексея Морозова, родного брата Павлика: "Дело дошло до того, что мы по дворам начали ходить с сумой". И наконец наступило 25 ноября 1931 года. Павлик пишет в следственные органы знаменитое заявление. Он извещает наделенных большой властью дяденек, что его "отец Морозов Трофим Сергеевич, являвшись председателем сельсовета и будучи связанным с местными кулаками, занимается подделкой документов и продажей таковых кулакам-спецпереселенцам..."

Следует сказать, что Павлику в то время двенадцать лет. Но каков стиль письма! Не трудно догадаться, что заявление писалось под диктовку взрослого человека. Впрочем, так и было. К участковому инспектору Якову Титову, дабы "помочь ему дать необходимые показания", Павлик ходил с матерью и семнадцатилетней учительницей Зоей Кабиной. Сама мать писать не умела, как, впрочем, не умела даже расписываться и в конце жизни.

На следствии отец Павлика отрицал факт продажи спецпереселенцам справок. Дескать, полномочия председателя сложил с себя давно и печатью не распоряжался. Три месяца, пока шло следствие, Трофим отсидел в нижнетагильской тюрьме. А потом состоялся показательный суд. Выступая на нем, Павлик сказал, что отказывается от отца, и просил судей применить к нему, Трофиму Морозову, самую суровую меру наказания. Приговор был жесток: десять лет ссылки! Хорошо хоть не расстрел. Стоял бы на дворе тридцать седьмой год, пошел бы мужик под пулю.

После того как Трофима Сергеевича забрали, межа вражды, пролегшая между родственниками, стала стремительно разрастаться. В воронку междоусобной борьбы начинают втягиваться все новые и новые люди. И почти в каждой стычке участвует Павка. Теперь уже рядом с ним то и дело видят участкового и двух родственников-осодмильцев (добровольных помощников милиции). Павка показывает им, где дядья припрятали несданное зерно и где у них хранится шомпольное ружье... Короче говоря, доносов на счету зоркого парнишки было много.

В советское время Павку называли то пионером, то... коммунистом. Но носил ли он галстук, вопрос спорный. Вот что сообщала о том времени учительница Павлика Лариса Исакова: "О радио, электричестве мы тогда и понятия не имели, вечерами сидели при лучине, керосин берегли. Чернил и то не было, писали свекольным соком. Бедность вообще была ужасающей. Когда мы, учителя, начали ходить по домам, записывать детей в школу, выяснилось, что у многих никакой одежонки нет. Дети на полатях сидели голые, укрывались каким-то тряпьем. Малыши залезали в печь и там грелись в золе". И далее: "Некоторым сейчас Павлик кажется этаким напичканным лозунгами мальчиком в чистенькой пионерской форме. А он из-за бедности нашей эту форму и в глаза не видел. Ни про какого Сталина Павка тогда и не знал. В газетах о нем в те времена мало писали, да и Павлик газет не читал...".

И уже брат Павки Алексей Морозов как бы подводит под всем сказанным черту: "История Павлика Морозова — это трагедия семьи, которую отец растоптал и предал. Из-за корысти и любви к легкой жизни". Так что не стоит в бытовой драме искать какой-то политической подоплеки.

И все-таки герасимовская история завершилась кровавой развязкой. Павлика нашли убитым неподалеку от села. Почти рядом с ним обнаружили труп четырехлетнего Феди. Следствие по делу об убийстве братьев велось торопливо. На допросе побывало полсела. Подследственные в большинстве своем грамоты не знали. Оставляли под признаниями отпечатки пальцев. И признания у них выбивались с помощью кулака и нагана. Прошедший мировую войну, оставивший руку в окопе Арсентий Силин позднее рассказывал своему сыну Кузьме, двоюродному брату Павки, что его избивали несколько суток подряд. Тут не убьешь да признаешься. Весь этот разбой в тюремных застенках вылился в то, что на самого участкового инспектора Якова Титова было заведено уголовное дело. Напомню, на дворе стоял 32-й год, и какая-то законность еще соблюдалась.

Убийцами объявили четверых человек: "инициатором" оказался Арсений Кулуканов, "главными соучастниками" 82-летний Сергей Морозов и 80-летняя Ксения Морозова, "исполнителем" совсем еще юный Данил Морозов.Все родные Павки по крови. Известно, что дядю Арсения расстреляли. Был расстрелян и Данила. А вот дед и бабка не дождались своей пули — отдали богу душу в тюрьме.

Но и на этом герасимовская история не закончилась. Вскоре был схвачен дядя Павлика Иван Морозов, потом арестовали еще одного дядю Лазаря Байдакова. Что за этим крылось, никто не знал. А вскоре кто-то поджег избенку матери Павлика, и от ветхой постройки остались одни головешки. Оскверненной оказалась могила убитых братьев, и их останки перенесли в центр села. Татьяна Семеновна Герасимовку покинула. Ей жена Ленина Крупская "выбила" домик на берегу моря, в Алупке. Отоваривалась мать Павки в закрытом магазине — роскошь по тем временам великая. Каждый год ездила она на тот или иной курорт. И не работала. Хватало пожизненной пенсии. Правда, часто выступала перед пионерами. На ее голову обрушилась так до конца и не осознанная ею слава. О Павлике одна за другой выходили книги, звучали посвященные ему стихи. А чуть позже сам Иосиф Виссарионович захотел увидеть памятник героя-пионера в Москве. Целая рать скульпторов и художников ринулась выполнять волю вождя. И памятник Павке был установлен на Красной Пресне.

В те годы мало кто знал, что мать Павки осталась одна-одинешенька. В годы войны умер от ран третий сын Роман. А последний, Алексей, вроде бы и не существовал. Дело в том, что он отбывал десятилетний срок в воркутинском лагере. Все, что с ним произошло, для него было полной неожиданностью. Он уже заканчивал курсы командиров в Ташкенте, когда за ним пришли и, содрав с плеч погоны, бросили его в холодную камеру. Допрашивали и пытали... полгода! В вину ставили то, что он якобы хотел перелететь линию фронта и сдаться немцам! В конце концов свою "вину" Алексей признал. Его тут же осудили на 10 лет лишения свободы с поражением в правах на 5 лет. Вот тогда-то Татьяна Семеновна и добилась приема у Берии. Но Лаврентий Павлович, выслушав мать, набросился на нее с руганью. Так что Алексею пришлось "оттрубить" свой срок сполна. На воле он оказался лишь в 1955 году. Выданный ему документ гласил: "Помилован за отсутствием состава преступления".

И вот здесь хотелось бы рассказать еще об одной истории. Татьяне Семеновне уже было далеко за семьдесят, когда она появилась в Тюмени, — приехала в гости к "племяшу", двоюродному брату Павлика Кузьме Арсентьевичу Силину. До этого долго колебалась: боялась встречи с былым мужем. Ходили стойкие слухи, что Трофим Сергеевич, отбыв ссылку, поселился в Тюмени. И все же одолела страх, прикатила. Приезд матери Павки для Кузьмы Арсентьевича был важен. Он надеялся, что Татьяна Семеновна наконец-то выступит в местной печати и сама расскажет людям, как там, в Герасимовке, все происходило на самом деле. Ведь та история легла черным пятном и на его судьбу. Всю жизнь бывший фронтовик пытался вырваться из круга грязных сплетен. И на работе (был он начальником ОРСа пристани Тюмень), и во дворе раздавались одни и те же шепотки: "Это он убил Павку Морозова". Потом то же самое пятно перебросилось и на его детей. И что было особенно страшным, это слово — "убийцы" однажды произнесла учительница. О том, что Павлик и Кузьма были хорошими друзьями, Татьяна Семеновна знала. И все-таки никакого выступления не состоялось. Мать Павки жила в заученной ею легенде. Но что меня особенно поразило, Татьяна Семеновна наотрез отказалась навестить Герасимовку. Отмахать столько верст от Алупки и не одолеть какие-то жалкие сто пятьдесят километров, чтобы постоять у могилы сыновей! Кого-то она и там встретить боялась...

Источник: Ямская слобода

О том же самом читайте на английской версии ПРАВДЫ.Ру: https://english.pravda.ru/main/18/90/363/10951_morozov.html