Священники не должны продавать таинства

"Сколько стоит покрестить ребенка?" "А повенчаться?" С такими вопросами люди обращаются в православные храмы ежедневно, даже не подозревая, что совершение таинств за деньги является грубым нарушением церковных канонов. Об этом в серии статей, написанных специально для Pravda.Ru, рассуждает священноигумен Феогност (Пушков).

Также читайте ранее опубликованные статьи на ту же тему:

Креститься… себе во вред

Решил креститься — докажи, что это всерьез

"Инструкция" и как ее контролировать

Во-первых, следует на всецерковном уровне в обязательном порядке (решением Поместного Собора) строго приказать исполнять указанную в начале нашего очерка "инструкцию" Отдела религиозного образования на каждом приходе. При этом указать, что священники, которые будут её нарушать, будут по прямому вмешательству "сверху" независимо от своего архиерея отправляться в запрет за профанацию Таинств.

Как это проконтролировать? Очень просто — в Москве должен быть создан такой центр (типа "конгрегации вероучения"), в который может банально "настучать" на приходского священника любой собрат или даже просто прихожанин. Мол, такой-то отец изволил крестить человека, который себя членом Церкви не мыслит и не собирается жить по-христиански, в общину учеников Христовых (т.е. Церковь) вливаться и не думает, а живет себе в своё удовольствие, ни постов, ни молитв, ни исповедей, ни причащений. Такого священника сразу вызвать в Москву и поставить перед присягой: "было — не было" (это если свидетельств будет недостаточно и возникнут сомнения). После этого указом патриарха его отправляют в запрет, этак, на пару лет.

А уж насколько это страшно для тех, кто пришел в священство "кормить свою семью от алтаря" в нашей священнической братии известно. Тут есть еще один положительный момент — те, кто пришел в Церковь не служить, а личную жизнь устраивать поуютней, очень быстро поскидывают рясы и побегут в мир, так как при сокращении достатка от треб всем волкам в овечьей шкуре придется искать другую наживу, а те, кто останется, будут бояться нарушить инструкцию, чтобы не потерять последнее.

Конечно, возникает вопрос: "А не будут ли местные архиереи против этого вмешательства центра в дела епархии"? Архиереи архиереям рознь! По проведенному мною (конечно, неофициальному) опросу иерархов УПЦ МП, многие из них — сторонники введения обязательной катехизации и общинной структуры Церкви. Но они не могут ничего добиться от своего духовенства, так как мягким советам и рекомендациям настоятели приходов не внимают, а на строгие предписания начинают реагировать нередко сопротивлением и смутой. Один из епископов мне так и сказал: "Батюшка, посмотрите, кто у нас сейчас митры протоиерейские и архимандритские носит? — Позавчерашние сапожники! Какую катехизацию вы ждёте от них, не умеющих даже проповедь внятно сказать? Они вот научились кадилом махать, да детей в купель окунать — и всё, это их потолок при уровне их IQ. А начни им навязывать готовые программы с катехизаторскими курсами, мол, вот давайте это читать каждому желающему креститься — так проблем не оберёшься с ними". Поэтому многие достойные архиереи будут, как мне кажется, не против того, чтобы и катехизация (с суровыми карами за её отсутствие) была, и им проблем не было. Ведь если "кары" будут исходить из центра, то местный епископ просто "умоет руки" перед своими клириками: "Видите, отцы, я тут не причём — это все сверху, так что против меня не бунтуйте". А против центра бунтовать не рискнут.

Возвращение к общине

Второе, что необходимо сделать — это немедленно вернуться к общине как к ячейке Церкви, то есть, формировать церковную жизнь на принципах общины, а не на принципах "прихода". Что это значит? В храме заводится книга реестра всех Таинств, в которую будут внесены не только ФИО участников, но и их домашние адреса и телефоны, чтобы пастырь имел возможность воздействовать на них, в случае если начнут "забывать" о посещении богослужения. Но — самое главное — к каждому храму приписан его округ. И священник может крестить, венчать, и отпевать (!) только тех, кто был членом приходской общины, которую он, как пастырь и иерей, возглавляет. Это так же должно быть прописано Поместным Собором.

Данное положение не означает, что житель г. Москвы не может быть членом общины в г. Подольске. Может, если он решил там креститься, но тогда священник этой общины будет его "донимать" на предмет посещения богослужения. И если он "завалится" в другой храм с просьбой отпеть родственников (или сам помрёт и его в "чужую" общину принесут отпевать), покрестить детей или повенчаться, его вежливо пошлют в свой приход, членом коего он является. А если не является членом Церкви, то не может быть ни венчан, ни отпет после смерти. И детей, конечно, крестить не сможет. Потому что важнейшим условием "действия" крещения в душе ребёнка является молитвенная атмосфера богослужения и причастия, в которой он должен расти.

Именно по такой модели существовала Церковь в доконстантиновскую эпоху, то есть, в первые три века своего существования, когда она была отделена от государства и даже нередко гонима им. Когда государство предоставило христианству легитимный и официальный статус государственной религии, тогда (и только тогда) такиемеры стали неактуальными.

Почему? Потому что все имперские чиновники и все жители "христианских городов" были "официально" христианами. Только это было не так, как ныне — может называться христианином, но ничего не соблюдать. Нет, тогда так было невозможно. Тогда был иной соблазн — ни во что не верить, но быть "прилежным прихожанином", исполняющим на людях посты и молитвы. Потому как если тот, кто крестился, дерзал потом отпадать от реальной христианской жизни, он (по эдикту императоров) лишался имеющихся у него ряда гражданских прав.

При довольно оседлом образе жизни тех времён каждый священник успешно контролировал посещаемость богослужения своей паствы. Но то было тогда. Сейчас так невозможно. Поэтому следует вернуться к строгим принципам, которые существуют в Церкви при её отделении от государства. Сегодня гражданин не обязан быть христианином, чтобы быть, скажем, москвичом или петербуржцем (к примеру, ни в древнем христианском Риме, ни в древнем Константинополе иноверец просто не мог жить в городе, он мог жить "за чертой оседлости", а если принимал веру, чтобы стать гражданином города, то городские власти следили за тем, насколько он прилежно исполняет требования христианского закона). В христианской империи за христианским благочинием тех, кто крестился и стал себя называть "христианином", следила сам империя. Сейчас за этим может следить только сама Церковь, что и следует ей делать.

О том, что община — реальность, а не миф, говорит опыт других Поместных Православных Церквей. Каноническая РПЦЗ, Американская Автокефальная Церковь, Американская архиепископия Константинопольского патриархата — все свидетельствуют о том, что введение таких принципов проходит весьма безболезненно (главное, чтобы сразу и во всей Церкви). Так, даже весьма либеральный экуменист ("снявший анафемы" с Римской Церкви) патриарх Константинопольский Афиногор писал о своём служении в Америке, о тех строгих принципах, которые он прописал каждому священнику: "Священник ни в коме случае не должен заниматься продажей Таинств. Тот, кто хочет крестить своего ребёнка или венчаться, должен быть реальным членом общины, помогать ей. В противном случае — пусть подождёт". Одна моя знакомая из РПЦЗ (канонической), приехала в Россию после "соединения Церквей" в 2007 году и опешила: "Да разве ж у вас есть церковность? У вас какой-то религиозный базар, где каждый, ни во что не веря, может поиграться с любой святынею. У нас такого нет. У нас очень редки разводы среди прихожан, потому что венчаются и крестят детей только реальные члены общины, зрелые в вере. Да, общины у нас не великие, но разве Христос гнался за количеством? Разве не качества веры требовали апостолы от желающих носить на себе великое христианское имя?" Такой отзыв о "возрождающейся религиозной жизни в России" я получил от человека, воспитанного в твердых церковных традициях. И полностью разделяю это мнение.

В III веке церковный писатель и священник Тертуллиан говорил про еретиков и вероотступников, отделившихся от Церкви и создавших свои секты: "Оглашенные [т.е. те, кто проходят подготовку ко крещению, изучают веру — иг. Ф.] у них становятся верными [т.е. принимают крещение — иг. Ф.] прежде, чем научаются вере". К сожалению, сегодня мы это видим в нашей Православной Церкви, а не у еретиков. Сегодня сектанты куда серьезней относятся к своей вере. Они хоть во что-то пытаются "обратить" свою жертву. Мы же стали даже хуже, чем те, о ком писал Тертуллиан. Мы даже не спрашиваем, кто во что верит, с какими намерениями заявился к нам и собирается ли он дальше жить по-христиански. У нас нет даже "формального" периода оглашения. Мы просто банально берём "на лапу" иудины сребреники и за них продаём бесценный дар веры тому, кто им не дорожит, кто тут же втопчет его в грязь своих пороков.

Мы не сможем противостоять соблазну "зилотских расколов" и сохранить внутреннюю идентичность Церкви своей сути, если немедленно не прекратим деградацию самих себя, то есть, нас как Церкви, деградацию из Невесты Христовой (каковой и должна быть Церковь) в девку, которая предлагает по сдельной цене части своего тела (Таинства).

У Церкви всегда должен существовать свой "шлагбаум", который она опускает перед носом желающего войти в Неё человека, и там, "у шлагбаума" проводит испытание его веры и причин, побудивших его прийти к Церкви. И лишь после тщательного испытания она открывает шлагбаум и впускает человека. Если его намерения серьёзны — он не оскорбится "проверкой документов". А если ему "не с чем войти" или намерения лишены серьезности, то лучше пусть он уйдёт сейчас, чем после того, как примет крещение. Ведь с крещёного спросится во сто крат строже, чем с некрещёного. Церковь не имеет права принимать в свои члены того, кто по существу своему оказывается ей чуждым и кто не собирается менять свою жизнь и своё мировоззрение (там, где оно противоречит Евангелию Христа).